До отъезда утрясли все домашние дела: закупили домашним продуктов, починили всё, что требовало срочной починки, и в пятницу, после обеда, сели на электричку, за два часа домчавшую до станции, где друзей встречал Булгаков.
Казалось, эмоциональная встреча всколыхнула самые светлые и лучшие воспоминания бывших коллег, успевших за недолгий срок подружиться до стадии «лепший кореш», как шутил Юхан. Но едва сели за стол и разлили по стопочке за встречу, как Булгаков согнал с лица довольное выражение, поднял рюмку и напомнил:
— Но сначала, товарищи, помянем наших Данилу и Егора. Пусть пацанам на том свете нужная масть идёт!
Выпили не чокаясь.
— Да-а, спасибо вам, Пётр Юльевич, что не забываете… — выдохнул грустно Куликов. — Жизнь сраная… Если бы не Егор, никто бы и не догадался про этого Апостола…
— Что за Апостол? — Булгаков самолично нарезал тонкими ломтиками домашнее сало.
Степан поморщился. Он не хотел с порога сваливать свои проблемы на друга, как-нибудь потом, когда и сам будет чувствовать себя более умиротворённым. Но Пётр сразу понял, что к чему:
— Я так мыслю, вы ко мне не только ради баньки приехали. Рассказывайте уж, что привезли, а я покумекаю, глядишь, за ночь умное и придумаю.
Степан благодарно согласился. И начал издалека, напомнил про последнюю игру в карты, когда Егор, играя в паре с Юханом, назюзюкался от души. Однако, несмотря на то, что был пьян, как сапожник, выдал своё главное пророчество.
В тот день выбрались на подмосковную дачу Булгакова отмечать мужской праздник. Пётр Юльевич ко всему подходил обстоятельно, поэтому дача была скорее похожа на небольшую крепость. Двухэтажный домик с подвалом для хранения вина и солений, территория, поделённая на огород и территорию для отдыха — всё это было обнесено ладным кирпичным забором с колючей проволокой по всему периметру.
«Мелочь, как говорится, а приятно», — улыбался Булгаков хохоту коллег над его паранойей, а потом, совсем засмущавшийся, объяснил, что паранойя была бабья — жены, с которой разошёлся три года назад. И всё, мол, руки не доходили, ибо лично приколачивал «эту дурку» по периметру. «Так, давай щас все вместе отдерём!» — предложил Егор, засучивая рукава. Булгаков, растроганный предложением помощи, притянул волонтёра за шею к себе: «Хрен с ней, пять лет никому не мешает, пусть ещё пять лет поторчит. А вот водочка ждать нас не будет — выдохнется!»
И правда, на уютной террасе под крышей уже дымился мангал, стол был накрыт как следует. Несмотря на то, что в апреле ещё снега было по колено, все решили сидеть на свежем воздухе и перебраться в дом после шашлыка. Так и сделали. А пока шашлык жарился, Эдик Шварц с Егором успели побороться в сугробе. Наблюдая это, все хохотали, а Булгаков басил: «Не утрамбуйте весь снег, дети! После баньки некуда нырять будет!» Шашлык был съеден, и все зашли в дом, тем более что двоим детишкам нужно было просушить одежду и обувь.
Пока сауна с баней готовились и запаривались веники, занялись любимыми игрищами. В трезвую версию «Назови карту!» играли недолго, минут двадцать, и перешли на хардкор.
Теперь угадавший карту выпивал рюмку, поэтому побеждал самый пьяный и с самой крепкой печенью. Зрители подносили победителю закуску в виде квашеной капусты и прочих разносолов, заготовленных лично Булгаковым. А чтобы проигравшим не было мучительно больно, заставляли снимать по одной детали одежды, а когда игрок оставался в одних трусах, должен был нырнуть в сугроб, после чего ему милостиво разрешали забежать погреться в сауну. От хохота и пробежек голых мужиков через двор собаки Петра сначала сходили с ума, потом охрипли и забились в углу вольеры, приняв тот факт, что этих идиотов перебрехать невозможно.
Егор и трезвый был силён в угадывании, а тут набирал «жидкие» баллы один за одним, вернее, одну за одной. И даже будучи пьяным, с глазами, которые, казалось, вот-вот закроются, подшучивал над лузерами, которых быстро развозило от водки, и они уже не то, что достоинство карты, — цвет масти не могли угадать. И вот, младший Матвеев, наконец, ошибся. Присутствующие заулюлюкали: «Егорыч, снимай подштаники!» Но он тряхнул головой, словно не понимая, что происходит, с трудом поднялся и, хватаясь за друзей и мебель, вышел на улицу. Еле успел, сопровождаемый Булгаковым, дойти до угла, как вырвало всем, что успел съесть за вечер.
— Ля, какая *****! — отёр лицо набранной пригоршней снега. — Что это было? Вы это тоже видели?
— Все это видели, — засмеялись те, кто высыпал следом на всякий случай.
Веселья немного поубавилось, когда Егора начало заметно трясти, он побледнел и попросил сигарету, недокурил и поплёлся в дом, как будто даже протрезвевший. Булгаков налил ему крепкий чай, и Егор минуты две не мог поднять бокал без того, чтобы не расплескать жидкость. Над ним подшучивали, мол, слишком много угадал. Егор молчал подавленно, а потом спросил ещё раз: