Тем более, что и тот мог проявить политическую гибкость, несмотря на все свои убеждения. Например, заключить договор о ненападении с русскими коммунистами — это после боевых столкновений в Испании и жестокого преследования собственных немецких коммунистов… Вернее сказать, верхушки и «среднего звена».
Нет, поступи Шернеру подобный приказ, то он без особых зазрений принёс бы свои извинения еврейским родственникам погибших в стычке танкистов — в этом полковник не видел урона офицерской чести. Но отставить город и отвести войска от Лемберга⁈ Вот это действительно наглость со стороны большевиков, требовать подобное от боевого офицера вермахта, ветерана Великой войны! Выполни он его — и на Фердинанде навечно повис бы ярлык бесчестного труса и безвольного неудачника…
Нет, дисциплинированный полковник передаст приказ командиру дивизии и в штаб корпуса. Но прежде, чем там успеют принять какое-то внятное решение (что придётся обязательно согласовать со Ставкой!), пройдёт куда больше полутора часов… И вот теперь все сводится к тому, насколько деятелен, храбр и нахрапист командир большевиков. Если его ультиматум был продиктован на эмоциях, после известия о гибели подчинённых, то за полтора часа тот наверняка немного успокоится — и поняв, что немцы не оставят Лемберга, перейдёт уже к более внятному и аргументированному диалогу.
Ну, а если нет…
Фердинанд снял очки, устало потерев переносицу. На войне военные цели должны стоять выше политических — так что Лемберг Шернер большевикам не отдаст, даже если те пойдут в наступление. Вот только и виновником фактически новой войны с большевиками, когда ещё не разбиты все польские части, ещё не взята Варшава, а «линию Зигфрида» приходится держать в полной боевой готовности на случай удара «лягушатников» в спину… Конечно, виновником новой войны Фердинанд становиться не желал.
Но ведь тут есть важный нюанс: если у большевиков хватит глупости атаковать немецкие позиции уже ПОСЛЕ предложенных полковником переговоров, то и сам Шернер «виновником» новой войны не может быть по определению. Так что…
— Герр оберст, каковы будут указания?
Адъютант обратился к полковнику, на что тот спокойно, чуть даже флегматично ответил:
— Пока что держим оборону. Первый батальон отступает к железнодорожному вокзалу, противотанковым орудиям взять на прицел подступы, саперам заминировать дороги, ведущие непосредственно к вокзалу. Второй батальон целиком сосредоточить на высоте 374, гаубичному взводу подготовить капониры для ведения огня прямой наводкой. Зенитчикам — сменить позиции таким образом, чтобы иметь возможность вести огонь по наземным целям… Оставшимся ротам удерживать высоту 324 — им в помощь выделить взвод тяжёлых миномётов. Также требуется запросить воздушную поддержку примерно…
Шернер внимательно посмотрел на часы, отметив остаток времени, что большевики выделили на ультиматум — и прибавил для верности ещё полчаса:
— На одиннадцать часов утра.
На последнем указании адъютант не смог сдержать мстительной ухмылки — что впрочем, мгновенно исчезла с его лица под пристальным взглядом полковника. Но Фердинанд не стал делать замечаний — ведь про себя он целиком и полностью разделял чувства подчиненного.
Глава 4
Кавалерийский взвод младшего лейтенанта Антона Таранца — а точнее, его первое отделение — приблизилось к очередной развилке мощеных брусчаткой дорог. Вынужденно спешенные бойцы порядком уже устали от медленного и напряжённого движения по замершим, словно в преддверии грозы, улицам… В то время как все местные стараются прятаться по домам при виде бойцов РККА и необычных для них танков БТ. Да и польские солдаты, если где и появлялись, огонь уже не открывали — также спеша схорониться в укрытиях…
Между тем кавалеристы так измучились сосредоточенным вглядыванием вперёд и ожиданием встречи с немцами, что столкнувшись с группой германских саперов сразу за перекрёстком, на мгновение просто опешили. Ни сам отделенный (отделенный командир) Сергей Фролов, ни кто-либо из бойцов его отделения не открыли огонь. Более того, красноармейцы даже карабины не навели в сторону копающихся на дороге зольдат вермахта… Потому как встреча эта была столь внезапна, столь же и обыденна — и никаких позывов к смертоубийству ещё молодые, в сущности, ребята не почуяли. Ведь относительно мирный вид немцев, закинувших свои маузеровские карабины за плечи и увлечённо копающихся в неглубокой яме на дороге, напомнил кавалеристам их собственную повседневную службу.