— Сейчас сосчитаю, — сказал тихо управляющий.
— Прошу сейчас же заплатить этому господину, — произнес Дендера гордо и повелительно. — Сейчас, не откладывая до завтра, сию же минуту! Мое почтение!
Сказав это, он отвернулся, будто обидясь, напевая и притворяясь сильно разгневанным.
Пенчковский сам не знал, что с ним делается. Смолинский не двигался с места и только моргал то на Пенчковского, то на графа, весьма недовольный предстоящей уплатой.
— Но не сердитесь, ясновельможный граф, — выговорил наконец шляхтич, — ведь это добытое в поте лица, накопленное, единственное богатство моих деток…
— Я ни во что не вхожу, — возразил граф, — вы не доверяете мне, возьмите ваши деньги и ступайте с Богом; но я с этих пор не имею к вам доверенности, и потому поместье, которое вы имеете от меня, прошу сейчас сдать и сейчас же выезжайте!
— Ясновельможный граф!
— Ни слова! Смолинский! Прошу принести сейчас сюда деньги! Вексель с вами?
— Со мной. Но, ясновельможный граф!..
— Без всякого но! Плачу и мое почтение; даю законное время на сборы и будьте здоровы!
Смолинский, как ни был недоволен, отправился за деньгами и принес их скоро, — касса была напротив. Граф отсчитал, молча отдал, взял вексель, разорвал его в мелкие куски и надменно кинул в камин.
Шляхтич так ошалел, одурел, так радовался и беспокоился вместе, что, не имея силы сосчитать деньги (у него в глазах рябило), схватил их только, сунул в карман, хотел раскланяться, но граф стоял к нему спиной, и он вышел потихоньку.
— Так делаются дела, — сказал Дендера сыну, — плачу ему несколько десятков тысяч, но завтра вдвое и трое больше этого достану, если захочу. Судьба не могла послать мне ничего лучше, как этого переполошившегося Пенчковского. Только бы узнали, что я заплатил по простому векселю, станут давать все, станут просить меня, чтобы я удержал у себя их деньги.
Он потер руки.
— Прекрасно, отлично, великолепно удалось мне с ним! Пенчковский кричал бы во все горло и других бы бунтовал; я заткнул ему рот; он должен сознаться, что я заплатил ему до срока. Увидишь, какой это произведет эффект!
Все рассчитано было у графа, увы, только на эффект! И предположения на этот раз оправдались, потому что первый же Смолинский, хоть и старая лисица, сказал самому себе:
— Э, такие люди никогда не гибнут! Они словно кошки: сбрось их с какой хочешь высоты — всегда на ноги падают; встают и летят. Должно быть, у графа есть тайные средства и надежды: иначе сбился бы с панталыку, а он держится бойко… Не время еще бежать.
Нужно было умаслить старого Курдеша, чтобы не напоминал о своих двухстах тысячах. Граф подозревал, что ротмистр-конфедерат уже не так верил ему, как прежде, потому он раздумывал, как бы прибрать его к рукам и, желая употребить в дело Сильвана, решился поговорить с ним еще откровеннее и определительнее. Его несколько беспокоило, что на первые намеки сын ничего не ответил ему, он решился узнать намерения Сильвана.
Не без колебания, однако ж, и несколько пристыженный, приступал он к возобновлению разговора, уже возбужденного однажды и кончившегося ничем; но это было необходимо.
Он остановился перед сыном, взглянул на него, как бы спрашивая, сумеет ли он исполнить поручение, и начал так:
— Многое, многое зависит от того, чтобы старый Курдеш не заикался о своих двухстах… Он может расшевелить других, становясь против меня, а двухсот тысяч из песку не совьешь.
— Тяжело пособить этому. Разве просить?
— Помилуй, кто же просит? Ты чересчур наивен; я уже говорил тебе о средстве, в котором ты можешь быть мне полезен.
Сильван молчал.
— Слушай только внимательно! Я знаю, что тебе приглянулась его дочь.
При этом замечании молодой граф смешался, полагая, что отцу уже известно его неудачное волокитство, покраснел, но, притворяясь равнодушным, ответил:
— Так себе, порядочная девочка.
— И хочется тебе немножко повертеться около нее?
— А кто ж это вам сказал? — спросил живо Сильван, все-таки в предположении, что граф знает все, хоть на самом деле старик ничего не знал; он отгадывал только; но ободренный успехом, притворился тотчас же всезнающим и подхватил:
— Кто сказал, тот сказал, а уж верно то, что она приглянулась тебе, и я очень рад этому.
Сильван пожал плечами.
— Этого-то мне именно и нужно.
— Но какое же тут отношение к делу? — спросил несколько недовольный сын. — Надеюсь, вы не намерены женить меня из-за каких-нибудь ничтожных двухсот тысяч!
— Спаси Бог, что за дикая мысль! Никогда этого не позволю! Но ведь тебе не сделает слишком большой неприятности поволочиться за ней.