Цеся с каждым днем приобретала большее и большее влияние. Это восхищало родителей, а Сильван в силу этого занимал каждую неделю деньги у Фарурея, жалуясь ему на скупость отца и потребности молодости.
Между тем Сигизмунд-Август Дендера путался все больше и больше в дела, усиливаясь надуть всех своим богатством и независимостью, которые исчезли. На самом деле не везло ему страшно, но никто не мог упрекнуть его: с необыкновенною аккуратностью уплачивались проценты и требуемые капиталы, давались шумные балы, дом был блистательнее прежнего. Именины, новый год, масленица праздновались прежде шумно, теперь число приглашенных увеличилось, являлась отличная музыка, разные затеи и пиры изумляли своим великолепием. Кредиторы задумались, остолбенели: не понимали, что это делается; когда же было конфисковано имение Сломницкое и роскошь не уменьшалась, когда граф являлся точно с таким же веселым лицом, толковал о спекуляциях, платил без всяких затруднений и не только не жался, но держал себя еще величественнее, стали говорить, что у него тайно хранятся в банках деньги. Те даже, кто знал его лучше, как Смолинский, озадаченные его дерзостью, не верили своим глазам и усомнились в грозящем ему разорении.
Сильван, занятый своей будущей добычей, поспешил в Вульки и явился туда в назначенное время для переговоров с Бжозовской, заранее приготовив подарок, который считал необходимо нужным Для приобретения ее расположения. Но» последний разговор с Фра-ней сильно изменил убеждения Бжозовской и заставил ее задуматься: уже она стала допускать, что питомица ее не любила графа, а уговаривать она не умела. Она надеялась только на то, что франя полюбит, что графство и богатство, при молодости и красивом лице, должны тронуть ее сердце.
Отправляясь в лес, Бжозовская положила себе непременно выспросить молодого графа о его дальнейших намерениях: не хочет ли он жениться тотчас; в непорочной простоте души своей не понимала она никакой другой интриги, кроме такой, которая сближала бы к вечному соединению. И в то время, как Сильван спешил с надеждой уговорить ее, чтобы она помогла ему завязать с Франей тайные сношения, Бжозовская попросту, по-старосветски, хотела его женить, хоть бы без воли отца, только скорей. Гадание давало ей уверенность, что ей удастся и что Франя будет счастлива.
Они сошлись именно на том самом месте, где встретились и прежде, и Бжозовская, дрожа, чтобы ее кто-нибудь не увидел, особенно ротмистр, которого боялась она, как огня, решилась прямо и положительно спросить графа: когда свадьба?
Только бы Франя пошла за него, говорила она себе. А они должны любить друг друга и будут счастливы…
— Ну, что? — спросил живо Сильван, рассчитывая на самый приятный ответ.
— Да что, граф, — ответила Бжозовская, оглядываясь, — говорила с Франей, но это такой невинный голубок, и сама не знает, что творится в ее сердечке; а я вижу, что она любит вас и должна любить.
— Но как же сблизиться, узнать получше?
— Ну, а вы, граф, любите ее? — спросила Бжозовская.
— Как, вы не верите! — воскликнул он с жаром.
— Ну, так слава Богу! Я уж на себя беру ксендза и устройство побега: ночью поедем в костел, ксендз обвенчает, и родители должны простить.
Сильван остолбенел.
— Как же это? — произнес он тихо, пятясь. — Но ведь мы еще не довольно знаем друг друга!
— Как не довольно, если вы ее любите? — спросила Бжозовская.
— Надо бы было нам почаще и посвободнее видеться.
— Зачем? — подхватила старая дева. — Что тут даром время терять? Обвенчаться сейчас, вот и все; станете потом видеться целыми днями, сколько захотите.
Граф словно с неба упал, смешался, не знал, что говорить: чувствовал, что попался и, вздумав заменить слова выразитель» ным действием, ловко сунул сверток золота в руку панны Бжозовской.
Трудно описать, что сталось с Бжозовской при виде этого свертка; сначала она не поняла в чем дело, но, угадав значение этого подарка, она с криком, словно гадину, бросила его, отскочив на несколько шагов. Она заломила руки, глаза ее загорелись гневом, и словно новый свет просиял ей; она отскочила грозно от смешавшегося графа, который поздно сообразил, что сделал глупость.
— А, так, почтеннейший граф! — крикнула она, вся задрожав. — Так ты думаешь, что я тебе продам свое дитя? Тебе хотелось бы купить мою честь за золото! Ты вообразил себе, что я какая-нибудь дрянная служанка, что я продажная!
Гнев мешал ей говорить; граф стал было объясняться, бормотал, краснел, но старая панна, сильно обиженная, раз дав волю языку, не могла опомниться.
— Ошибаешься, почтеннейший, если думаешь, — кричала она, — что мы голыши, которых можно купить и обмануть, как тебе угодно, потому что ты граф! Хочешь жениться, так я помогу тебе и не за деньги; а если думаешь только обмануть, с нами тебе не удастся, я первая выцарапаю тебе глаза… Я хоть в ситцевых платьях хожу, но в твоих деньгах не нуждаюсь…