— Нет, ты еще ничего не понимаешь. Нельзя же нам город-то оголять. Город-то наш? Мы за него в ответе? Иди. Попроси, чтобы из дежурки задержанного привели ко мне в кабинет, вдвоем допросим. А я пока к Смирному зайду.
Придя к себе, Шарапов дернул тугой шпингалет, распахнул створки окна. За всю долгую службу в милиции Иван так и не привык к запаху присутственных мест, этой удивительной комбинации табачного перегара, гуталина, карболки и тлена. Шарапов пытался бороться с ним, даже цветы из дому в горшках принес. Но цветы погибли на третий день, а молодая травка сразу же стала желтой.
— Иван Сергеевич, здорово! — крикнул с порога Муравьев. — Ты прямо здесь спишь, что ли?
— В такой духоте поспишь — мыши сдохнут.
— А ты, Иван Сергеевич, в противогазе попробуй.
Игорь дернул ящик стола и начал выгребать из него бумаги.
— Так, так… — Он быстро пробегал их глазами, рвал и бросал в корзину. — «В аллеях столбов, по дорогам перронов… — лягушечья прозелень дачных вагонов…» Так… не нужно… И это тоже. Иван Сергеевич, хочешь, я тебе стихи подарю?
— Стихи? Да я их не очень уважаю, Игорь. А ты что порядок наводишь — дела, что ли, сдаешь?
— «Уже, окунувшись в масло по локоть, рычаг…» — Ага… «…начинает акать и окать…» Сдаю… Это нужно… На фронт иду…
— На фронт?
— Именно. «И дым оседает…» Вот как с этим быть?
— Игорь! К Данилову, — приоткрыл дверь Полесов.
— Иду. О… Степа, товарищ старший опер! Ты прямо на парад собрался. — Игорь завистливо оглядел Полесова. — Слушай, давай меняться, ты мне ремень, а я тебе австрийскую кобуру.
— Разбежался! Ну что стоишь, пошли.
— Садитесь. — Голос начальника был сухим и будничным. — Прежде всего я вам один вопрос задам. Вы оба такой документ, как присяга сотрудников рабоче-крестьянской милиции, подписывали? Ну, я вас спрашиваю.
— Подписывали.
— Значит, разговор у нас будет простым. Рапорты ваши у меня в столе. Там они и останутся. Здесь воевать будем…
На столе длинно и резко зазвонил телефон.
— Данилов слушает! Так, пишу. Армянский переулок, дом три, квартира десять. Со двора? Понял. Полесов, — Иван Александрович положил трубку, — эксперта, проводника с собакой! Срочно на выезд. Муравьев, поедешь со мной. Шарапову скажи, чтоб допрашивал один.
На лестничной площадке третьего этажа толпились жильцы: мужчина лет пятидесяти в грязной нижней рубахе, с очками в металлической оправе на птичьем носу, три женщины в засаленных халатах с пронзительно-любопытными глазами. У дверей квартиры стоял дворник в белом фартуке.
На ступеньках, прислонясь головой к переплету перил, сидела девушка в милицейской форме. В лице ни кровинки. Рядом старушка с жиденьким пучком волос на затылке держала пузырек с нашатырем.
— Товарищ начальник! — навстречу Данилову шагнул дворник. Он каким-то шестым чувством определил, что старше всех здесь именно этот человек в полувоенном костюме. — Дворник Спасов. В квартиру никого не пускаю.
— Спасибо, товарищ Спасов. Народу вот многовато…
— Женщины ить, любопытные больно, — виновато улыбнулся дворник.
— Любопытным придется разойтись по квартирам. Что с милиционером? — Данилов кивнул в сторону лестницы.
— Да, товарищ начальник, страсти-то какие, — одна из женщин вонзила любопытные глаза в Ивана Александровича. — Мы в квартиру зашли…
— А, собственно, зачем вы туда заходили? Забыли чего?
— Как же зачем? — вмешался в разговор мужчина в очках.
«Гриб-мухомор», — подумал Данилов.
— Мы общественность…
— Вы лучше бы за порядком в подъезде следили, а то у вас на лестнице помойка. А это, — Данилов кивнул на дверь, — дело милиции. Разойдитесь по квартирам.
— То есть как? Я, как общественник, обязан информировать…
Данилов обратил внимание на глаза этих людей, полные назойливого любопытства глаза: «Сволочи, сплетники, это из тех, что крупу и соль скупают пудами…»