– Вы здесь главный?– спросил колобок номер раз.
– Мужчина ведь всегда главный?– уточнил колобок номер два.
Третий, слава богу, промолчал, но посмотрел особенно, скажем так, призывно.
– Сударыни, сударыни мои, ведите себя пристойно!– заквохтала классная дама, нарушая стройные ряды воспитанниц.– А вы, сударь, не извольте гневаться, это все…
– Возраст. Переходный. Угу.
– Вы так хорошо осведомлены!
Да любой кретин знает, что нет ничего хуже младшей школы, особенно в женском исполнении.
– Но все равно же, он главный?– продолжил настаивать на своем первый колобок.
– По праву хозяина– несомненно,– подтвердила надзирательница-руководительница.
– А по обязанностям?
– С нашей стороны было бы крайне неучтиво…
– Если он хозяин, то должен заботиться. Потому что мы– гости.
Я, вообще-то, тоже. В смысле, гость. Хозяева тут крылорукие, трусливо сбежавшие с поля боя.
– А мужчина всегда знает, что делать!– продекламировал второй колобок.
Да, определенно. Особенно нижним мозгом. Вот с верхним получается хуже.
– Сударыни мои, нам, скорее всего, не по чину…
– А у вас какой чин?– снова перешел в атаку на меня первый колобок.– Потому что если у нас чин выше, то…
Пауза получилась на редкость зловещая. Но что ещё хуже, она и не думала заканчиваться: и три школьницы, и их начальница явно были настроены получить ответ. Причем исключительно правдивый. А учитывая, что все они могут оказаться буйно помешанными, положение у меня…
Аховое, ага. Поэтому врать не стоит. Да и не придумать мне ничего, кроме правды: я же до сих пор ничего толком не знаю об этом мире. Хотя иногда и кажется, что живу здесь давным-давно.
– Так какой у вас чин?
– Э… Комендант.
– Ого!– выдохнули на этот раз уже все трое, хором. И обступили меня ещё плотнее.
– Настоящий?– переспросил первый колобок.
– А разве бывают ненастоящие?– усомнился второй.
Третий смотрел, не отрываясь и не моргая, с таким напором, что казалось: ещё немного, и глаза выскочат наружу. Чтобы обшарить каждый уголок моего тела.
– Сударыни, сударыни мои! Господину коменданту с его службой наверняка необходим отдых, ради которого он и…
– Служба, служба!– захлопал в ладоши первый колобок.– Расскажите про службу!
Ещё чего не хватало. И дело даже не в том, что рассказывать особо нечего. Просто все истории, которые успели приключиться… Мягко говоря, недетские. В силу ряда обстоятельств.
– Сударыни мои, ну как же можно? Господин комендант не вправе…
– А папа говорил, что коменданты все могут. Вот вообще, все!– возразил второй колобок.
– В своем владении, сударыни мои. Здесь же…
– Все равно, он будет главным! Даже здесь. Папа говорил, что…
Хотел бы я послушать этого папу. Или другого. Да хоть кого-нибудь, кто внятно сможет объяснить, кто я, где и зачем.
– Сударыни мои, перед высоким чином что полагается делать воспитанным девицам? Показывать свое воспитание. Так что извольте!
Вроде она и строгости в голос не подпустила, но колобки слегка сникли, недовольно надулись, покатились обратно к кушетке, уселись, выпрямили спины, словно по линейке, и снова уставились на меня. Молча.
Кажется, теперь классная дама была довольна. По крайней мере, вернулась на насиженное место вслед за своими подопечными и чопорно сложила руки на коленях, всем своим видом подтверждая: вот сейчас дела идут правильно.
Ага, правильно, но как-то тоскливо. Когда девчонки верещали и дергали меня из стороны в сторону, было немного неуютно, зато… Человечно.
– А может, вы мне что-нибудь расскажете? О своем, о девичьем?
– Господин комендант!– вспыхнула надзирательница-воспитательница.– Даже принимая во внимание чрезвычайность вашего статуса…
Я что-то не то ляпнул? Ну конечно. Как всегда.
– Простите великодушно! Я про занятия говорю. Девичьи. Ваши девочки ведь рукодельничают?
Колобки переглянулись, порозовели и захихикали. А классная дама, по-видимому, потеряла дар речи, потому что начала надувать и сдувать щеки. Быстро-быстро.
– Все мужчины одинаковы,– презрительно проскрипели с кушетки слева.
– Я вовсе не…
А, да что тут объяснять? И кому? Колобки мыслят в полном соответствии со своим возрастом: это они выглядят малышками и милашками, а на самом деле, судя по смешкам, те ещё оторвы. Воспитательница преисполнена праведного гнева. Старуха записала меня в извращенцы, наверное, с самого начала. Остается только мышка. А она…
Смотрит и молчит. Молчит и смотрит.
Не так требовательно, как у парапета, но зато внимательно. Словно изучает. Или даже заучивает. Запоминает. И ей совершенно неважно, что я скажу или сделаю, главное, что все это будет…