Лекса быстро крутнул головой по сторонам.
Свет проникал внутрь через маленькое зарешеченное окошко под потолком, так что получилось все хорошо рассмотреть.
Он оказался в небольшой каморке с кирпичными стенами и сводчатым потолком. Пол был притушен гнилым сеном, в правом углу валялась дурно смердевшая куча тряпья, а в левом сидела девочка лет десяти или одиннадцати, перевязанная крест-накрест старым пуховым платком, в капоре и аккуратном передничке. Ее бледное лицо словно окаменело, а в руках девочка держала маленький узелок.
Куча тряпья внезапно зашевелилась и оказалась непонятным патлатым субъектом с испитым, опухшим лицом и мясистым носом радикально сизого цвета.
— Гх-ррр! — субъект гулко откашлялся, смачно сплюнул, подозрительно уставился на Алексея и прохрипел. — Ой вей! Убогого притащили, чтоб им кобыла сиську дала! Совести у шлемазлов нет…
Алексей сразу почувствовал к персонажу некоторую приязнь и симпатию, одновременно удивился тому, как он распознал в нем дурачка, а только потом уже обнаружил, что до сих пор машинально корчит рожи и трясет башкой.
— Эй, начальник, чтоб тебя! — заревел носатый. — Когда пайку раздавать будешь, бен зона⁈
бен зона(идиш) — сын проститутки.
А следом добавил целую тираду на непонятном языке, в котором Алексей к своему дикому удивлению опознал еврейский, а точнее идиш. Сам язык его не очень удивил, евреев хватало и в отряде и в самом воеводстве. Удивил внешний вид иудея — евреев-бомжей Лекса еще никогда не встречал.
Откуда-то сверху немедленно последовал вполне доходчивый ответ.
— Хайло закрой, жидва пархатая! Сейчас спущусь и ноги переломаю!
— Что за люди… — странный еврей потерянно затряс головой. — Он не понимает, что когда что-то делают с евреями, всегда происходит плохой конец, ой вей. Но ничего, цыплятки, ничего, будет и на нашей улице счастье, старый Шмуль точно знает.
Девочка за все это время даже не пошевелилась, так и сидела, смотря невидящими глазами на стенку.
Алексей еще раз осмотрелся и начал ломать голову над своим положением. Было совершенно ясно, что его похитили для тех же целей, что и остальных людей в Столбцах и окрестностях. А вот для каких, до сих пор оставалось непонятным.
Мелькнула мысль просто подождать, когда все выяснится, а только потом, что-нибудь предпринять для своего освобождения. Мелькнула, но сразу пропала, потому что Лекса прекрасно осознавал — потом шансов может и не представиться. Закон жизни, выпал шанс — пользуйся.
Смысла продолжать дальше изображать из себя идиота он тоже не видел.
— Ничего, ничего, скоро покормят, цыплятки… — бурчал себе под нос иудей. — Я уже чую, старый Шмуль точно знает…
Алексей подвинулся к нему и тихо поинтересовался:
— Как кормят? Решетку открывают?
— Вот как? — Шмуль удивленно покосился на Лешку. — Ви хочите сказать, что мои глаза совсем стали старые?
— Как? — с нажимом повторил Лекса.
Шмуль с пониманием кивнул.
— Открывают, открывают, а как же. Около через час принесут и откроют, — он шмыгнул носом. — Ваши дрэйфе ганьгенс мне уже нравятся, может и будет толк. Пайку приносит всегда рябой, чтоб его кобыла себе под хвост пустила…
дрэйфе ганьгенс(идиш) — фальшивые выходки.
Лекса тоже шмыгнул и кивнул, после чего ощупал в кармане свое единственное оружие.
Гвоздь, а точнее костыль попался просто замечательный. Массивный и четырехгранный, толщиной у шляпки около полусантиметра и длиной не меньше пятнадцати.
Алексей взял его в кулак, пропустив жало между пальцев, недовольно качнул головой, а потом достал и начал обматывать шляпку платком.
Шмуль уставился на гвоздь и одобрительно кивнул.
— Я Бронислава… — неожиданно заговорила девочка, все так же смотря на стену. — Бронислава Жук. Бабушка и дедушка называли меня Броня.
Говорила она на очень правильном русском языке.
— Мы жили в Лиде. Мама и папа умерли очень давно, а бабушка и дедушка совсем недавно. Я пошла сюда в Столбцы к тете, а когда пришла, здесь мне сказали, что тетя тоже умерла. Две ночи я ночевала на вокзале, а потом один дядя, полицейский, сказал, что меня накормит. И привел сюда. А здесь меня закрыли в клетку. Вот и все.
Она замолчала. Шмуль покачал головой и тоже заговорил.
— А я просто старый еврей. Ви скажете, что я неправильный еврей и таки будете правы. Но я скажу, что не хочу быть правильным евреем. Моя жизнь принадлежит только мне, и я ее хочу прожить, как сам хочу. Богу — богово, а мне — мое!