— Алексей Алексеевич! Гульнара Львовна! — милиционер при виде Алексея и Гули сразу же взял под козырек. — Здравия желаю, Акакий Мартемьянович уже ждет вас. Я провожу…
— Здравствуй, Прохор, — Алексей поздоровался с милиционером за руку. Благодаря непутевым чадам, он уже давно близко раззнакомился со всем личным составом участка.
— Привет, Проша. Все хорошо у мамы? — Гуля по-свойски поправила воротничок у парня на гимнастерке.
— Уже сама ходит! — радостно отрапортовал Прохор. — Гульнара Львовна, век помнить буду! Уж не знаю, как благодарить вас. Мама говорит, что рука у вас святая, не то, что у того коновала Рабиновича! Это же надо было так ловко чиряк вскрыть, раз и все, я пиво дольше открываю. Осторожней, здесь ступенька подламывается. Вона, там ваши архаровцы. Мартемьяныч побухтит немного, да отпустит, я сам за них просил…
«Архаровцы» содержались в склепанной из железных полос клетке, но смотрелись в ней совершенно чужеродно, примерно как бриллианты в картонной коробке. Милые симпатичные и одухотворенные личики, аккуратно стриженные, в чистенькой одежонке, белых рубашечках, шортах и юбочке с помочами, белых носочках и сандалетах. Вылитые пай-мальчик и пай-девочка. И только посвященные знали, что это самые настоящие закоренелые малолетние преступники, Сашка Малой и Машка Ворона. Малой являлся признанным среди своих карманником, которого уважали и побаивались даже старшаки, а Ворона искусно практиковала форточничество, мало того, железной рукой руководила бандой из трех десятков отпетых беспризорников.
За столом рядом с клеткой заседал пожилой и грузный усач, с длинным, мясистым носом насыщенного бордового цвета. Начальник районного участка милиции, Акакий Мартемьянович Чирков, тоже являлся в своем роде легендой. Причем стал ей еще до революции — занимая пост околоточного начальника. Его любил, уважал и одновременно боялся весь подучетный контингент, как в прошлом, так и в настоящем.
При виде Алексея и Гульнары Сашка и Машка фальшиво и не особо торопясь потупились, а Чирков надулся, побагровел, а потом, с трудом сдерживаясь, бросил Лешке:
— Идем, подымим, Алексей.
Выйдя во внутренний дворик участка Чирков раскурил папиросу, сделал пару затяжек, а затем поинтересовался у Лешки осипшим голосом.
— Вот скажи, Алешка, сколько тебе лет?
— Девятнадцать, — быстро соврал Лекса. Впрочем, даже не соврал, а покривил душой, по документам ему как раз было девятнадцать.
— Вот видишь, — тяжело вздохнул Акакий Мартемьянович. — Сам, почитай, подросток, а ты в отцы заделался. И Гуля твоя девчонка девчонкой. Все понимаю, ты герой, орденоносец, все-такое, но геройствовать — это тебе не детей воспитывать. С детьми — другое! Ну куда вы лезете? Подведут вас под цугундер эти… — он запнулся и раздраженно махнул рукой. — Да что я, сам все понимаешь.
— Понимаю. Что они на этот раз натворили? — Лешка почувствовал, что покраснел.
— Нарисовался у нас один нэпман Абрамянц, — Чирков сплюнул. — Лавки открыл, торговлю, та еще сука. Так вот, пока Машка ему баки забивала, она умеет, ох как умеет, Сашка с подельниками кассу у него в головной лавке начисто обнесли. Немалые деньги, между прочим, даже если наполовину соврал. Абрамянц прибежал к нам, я сразу смекнул, что твои чада при деле, дал команду — привели, сами под руку попались. Гуляли тут, прямо под носом под ручку, словно хотели, чтобы их побыстрей нашли. Так-то официально у меня на них ничего нет, но сам понимаешь. Захочу — появится. Осудить их не могут — факт, но в закрытое воспитательное учреждение — прямой путь. А это та же тюрьма, может даже хуже. Алеша, ты пойми, тебе с Гулей еще жить да жить, карьеру делать, а уголовники в семье ее могут очень сильно испортить.
Лекса с трудом выдавил из себя.
— Понимаю. Я верну все, что они украли.
Чирков раздраженно махнул рукой.
— Ничего не надо, по тому нэпману давно цугундер плачет. Там на нем всякого с лихвой хватает, от растления, до подлога с мошенничеством. Но ты просто пойми, если так будет продолжаться, я уже не смогу помочь. А продолжаться будет. Последний раз отпускаю, Алексей, последний.
— Спасибо, Акакий Мартемьяныч, — Лекса крепко пожал руку Чиркову. — Не буду обещать, что больше не подойду, но сильно постараюсь, что-то предпринять, чтобы… ну, ты понял сам…
— Э-эх, сколько волка не корми… — Чирков состроил огорченную физиономию. — Ну ладно, Лешка, иди уже. И это… там у меня Маланья Егоровна, жена моя, значит, прохворала, пяточная шпора, будь она неладна. Пусть твоя Гуля глянет, как время будет. Маланья гутарит, у нее руки прям золотые. А Машку с Сашкой забирай, сейчас их выпустят. Дать бы им, да лень…