XVI: Риторический переход «Но обращаюсь к нашей даме» приводит к следующей сцене: Татьяна села рядом с блестящей светской красавицей, которая, впрочем, не может ее затмить. Татьянин муж перешел к группе, где стоит Онегин И только теперь Онегин издалека видит эту даму и замечает ее поразительное сходство с Татьяной.
XVII–XVIII: Тогда, обращаясь к своему старому другу и родственнику, которого не видел с 1820 г., Онегин спрашивает о даме в малиновом берете, беседующей с испанским послом. Друг этот не кто иной, как сам важный генерал князь N, который вошел в залу вместе с Татьяной. В ходе разговора (XVII, 8 — XVIII, 5) выясняется, кто такая эта дама, ныне княгиня N; так Онегин встречает Татьяну вновь.
XIX–XX: Описываются ее холодный тон и чувства.
XXI: На следующее утро Онегин получает приглашение от князя N, которое приводит его в волнение.
XXII: Онегин с трудом дождался десяти часов вечера. Продолжается тема ее холодности и его волнения.
XXIII–XXVI: Далее следуют четыре строфы, посвященные великосветскому салону княгини N. Это самая слабая часть главы.
XXVII–XXXII: «Но мой Онегин» — риторический оборот ведет к ряду размышлений и поступков, которые находят свое наивысшее выражение в любовном письме, написанном Онегиным Татьяне. Строфы XXVII–XXIX относятся к дидактико-философскому стилю, а природные метафоры, которыми насыщена XXIX, не новы и традиционны. В строфах XXX–XXXI изображается, сколь упрямо, но безрезультатно Онегин преследует Татьяну, а XXXII вводит его послание к ней словами: «Вот вам письмо его точь-в-точь», напоминающими нам авторские вступления перед письмом Татьяны и последней элегией Ленского. «Письмо Онегина к Татьяне» построено по французским литературным образцам. Кроме того, оно является своего рода зеркальным отражением письма Татьяны, написанного четыре года назад. Герои поменялись ролями. Письмо Онегина заканчивается словами, похожими на те, с которых начала свое письмо Татьяна. Теперь уж он должен подчиниться ее воле.
XXXIII, 1–4: «Ответа нет». Вот мстительный отголосок прошлых мучений Татьяны (гл. 3, XXXVI, 1–4).
XXXIII, 5 — XXXIV, 4: Еще один мимолетный взгляд на Татьяну — светскую даму сопровождается со стороны Онегина надеждой (выражение которой включает межстрофический перенос), что за внешней суровостью, возможно, скрывается боязнь разоблачения ее прошлой слабости.
XXXIV, 5 — XXXVIII: Великолепное описание отшельнической жизни Онегина зимой 1824 г. Теме хандры, о которой мы помним со времен гл. 1, XXXVIII и LIV; теме «запереться и читать», о которой шла речь в гл. 1, XLIV; и теме сочинительства, которая рассматривалась в связи с поэзией в гл. 1, VII, 1–4 и прозой в гл. 1, XLIII, 7—14, — всем этим темам первой главы сейчас придается новая жизнь, они модулируются в новой тональности. За списком авторов в строфе XXXV следует замечательная автобиографическая и «профессиональная» реплика «в сторону», — Пушкин вспоминает похвалы критиков 1824–1825 гг. и сравнивает их «мадригалы» с тем, как «нынче» (в 1830 г.) бранят его сочинения. Строфы XXXVI–XXXVII, рисующие видения Онегина, — гениальнейшие в романе.
XXXIX–XL, 1: «Дни мчались». Этот временной переход подводит нас к тому апрельскому дню 1825 г., когда Онегин в непонятной безумной спешке приезжает без приглашения в дом княгини N{5}. Межстрофический перенос великолепно повторяет такой же перенос в пассаже из главы третьей (XXXVIII–XXXIX), когда бежала Татьяна. Тот сад, тени тех листьев, та липовая аллея вскоре ретроспективно воскреснут вновь.
XL–XLI: Как в сказке, одна за другой чудом открываются двери, и также чудом Онегин находит в будуаре Татьяну, которая перечитывает его октябрьское письмо 1824 г.
XLII–XLVIII, 6: Последняя сцена между героями содержит ее монолог (XLII, 8 — XLVII), который перекликается с его проповедью в главе четвертой. Чувства Татьяны искусно передаются с помощью судорожных строчных переносов с паузами внутри строк. Татьяна заканчивает свою речь словами: «Я вас люблю…/ Но я другому отдана; / Я буду век ему верна». Первые шесть стихов строфы XLVIII знаменуют конец истории: Татьяна выходит из комнаты, Онегин остается один, раздается звон шпор Татьяниного мужа — и здесь Пушкин оставляет своего героя навсегда.