* * *
На девятый после окончания похоронных церемоний день, после поминок и перед раздачей денежных подарков легионерам, скорбящий сын по совету назначенных ему отцом наставников выступил перед войском, собранным возле Виндобоны (Вены) для похода к Свевскому (Балтийскому) морю и исполнения задуманного Марком Аврелием Антонином плана организации двух новых провинций.
День с утра выдался пасмурный, но небеса поостереглись мешать жертвоприношению наследника проливным дождем. Слезы небожителей расплескались легкой невесомой изморосью, которая с полудня сыпалась из низких туч. После полудня солдаты и горожане Виндобоны и всех прилегающих поселений собрались на обширной луговине, где был выстроен помост. Легионерам заранее были раздано жалованье за первую треть года, и все равно пьяных было мало. Плачущих много, угрюмых много, сквернословия и дерзостей не было вовсе. Все ждали выхода наследника и раздачи денег по случаю вступления нового принцепса в должность.
Он появился на закате. В тот самый момент в разрыв туч вывалилось по — весеннему блеклое, еще не набравшее летнюю силу солнце. Легкие облачка то и дело затмевали лик дневного светила — тогда по земле пробегала легкие тени. В один из таких моментов Луций Аврелий Коммод и выступил вперед. Был он в полной воинской форме, пурпурный императорский плащ покрывал его плечи. Грудь защищал давленный, украшенный гравировкой панцирь, из‑под которой выглядывала воинская юбка. На голенях поножи, на ступнях легкие калиги* (сноска: Военные сапоги, доходившие до щиколоток. Носки были срезаны, т. ч. пальцы на ногах были открыты. (Отсюда прозвище императора Гая Юлия — Калигула, то есть «башмачок»).
Император поднял руку и громко возвестил.
— Приветствую вас, сограждане! Верю, у нас общая скорбь!
Многоголосая толпа вмиг примолкла. Расставленным между рядов для наведения преторианцам не пришлось пускать в ход выданные для соблюдения всех правил церемонии палки. Тишина установилась такая, что слышно было, как скрипит проезжавшая неподалеку повозка.
Коммод ткнул в ту сторону указательным пальцем. Крайний в ряду сингуляриев*, выстроенных у помоста, тотчас развернул коня и галопом помчался в направлении повозки. Сбросил наземь возницу.
Молодой император одобрительно кивнул и продолжил, обращаясь к солдатам.
— Уверен, что вы не меньше моего страдаете из‑за постигшего всех нас горя. При жизни отца я не требовал для себя никакого преимущества перед вами. Он любил вас всех, все мы были его детьми. С бóльшей радостью он называл меня соратником, чем сыном; второе, по его мнению, означало общность природную, а первое — общность доблести. Держа меня на руках, он часто препоручал меня, еще младенца, вашей верности. Поэтому я вправе полагать, что мне будет легко пользоваться вашим расположением, так как со стороны старших это по отношению ко мне долг пестунов, а сверстников я справедливо назвал соучениками в военных делах; ведь отец любил нас всех как одного и воспитывал нас во всякой доблести.
Теперь судьба дала вам государем меня.
Вспомните, что я не со стороны пришел сюда, на подиум, как некоторые из тех, кто до меня гордился властью. Нет, я единственный из вас был зачат в императорском дворце, и императорская порфира приняла меня, никогда не знавшего обыкновенных пеленок, сразу по выходе из материнского чрева. Солнце увидело меня одновременно и человеком, и государем. Принимая все это во внимание, было бы естественно, если вы сразу полюбите не дарованного вам, а урожденного, полноправного императора. Отец, вознесшись на небо, теперь является спутником богов и участником их советов. Успешно же завершать и упрочивать его план — ваше дело. Если вы со всяческим мужеством закончите войну и продвинете Римскую державу до Океана, это принесет вам славу, тем самым вы воздадите достойную благодарность памяти общего отца. Нашей молодости вы придадите достоинство благодаря доблести ваших дел. Варвары же, обузданные в самом начале молодого правления, и в настоящее время не дерзнут презирать наш возраст и впредь будут испытывать страх, опасаясь того, что они уже испытали.
После чего Луций Коммод приказал приступить к донативам — денежным раздачам. Они оказались на удивление щедрыми, чем молодой цезарь вконец расположил к себе войско.
Тем же вечером Коммод, вернувшись в Виндобону, в походный дворец отца, отказался участвовать в обсуждении плана дальнейшего наступления на север, которое было разработано Марком на зимних преториях. В ответ на просьбу своего зятя Помпеяна, которого Коммод с детства привык называть дядюшкой, император зевнул и сказал: