Я ликовала! Потому что мои обычные спортивные чешки бабуля за ночь обшила кусочками шелка, оставшегося от платья и украсила бантами.
…Но праздник начался со скандала. Одному мальчику в пару не хватило снежинки. Этой снежинкой должна была быть я…
Подарок-то свой я, конечно, получила. Но он был такой же, как у всех.
И тогда я набралась храбрости и отказалась от этой аляповатой картонки с конфетами.
Провожая нас после праздника, Александра Львовна сказала мне, вздыхая и гладя меня по голове: «Тяжело тебе в жизни придется, девочка!»
– Почему? – удивленно спросила я.
– Ты наслушалась сказок. Они прекрасны, но реальная жизнь бывает очень сурова и жестока. Нужно быть очень мудрым, чтобы не набить себе из-за этого много шишек. Люди почему-то не любят тех, кто чем-то отличается от них...
Я пожала плечами, а про себя подумала – разве это плохо, – быть непохожим на других?
Странные они, эти взрослые.
В это время из-за стола поднялась запыхавшаяся и раскрасневшаяся Ильинична. В подвернутом фартуке она держала протухшие котлеты, которые выгребла веником из-под шкафа.
– Нашла все-таки, – радостно говорит она и утирает рукавом вспотевший лоб, – по запаху вычислила. Впору в милицию собакой-ищейкой устраиваться. Как думаешь, Львовна, возьмут? Вот стервецы, столько добра перевели. Ничего, вычислю и этого разбойника…
И они начинают смеяться.
Я представляю себе Ильиничну на поводке у милиционера и тоже начинаю смеяться.
И беру все-таки свой подарок, запускаю туда руку и вытаскиваю конфету Грильяж в шоколаде.
Я эти конфеты обожаю!
27 июня 2007
МАЛИНОВЫЙ ПРИВКУС УТРЕННИХ СУМЕРЕК Рассказ
Сон цеплялся за кончики дрожащих ресниц…
Он не хотел уходить. Или это я его никак не отпускала? Словно шептала: «Подожди, не уходи…» И непонятно было, то ли это относится к тающему в предрассветном жемчужном сумраке сну, то ли тому, такому далекому, но не стертому из памяти вкусу на губах.
Странно, но днем, в суете и мелькании событий и лиц, это все хранится в самом дальнем уголочке сердца. И только падающий лунный свет, словно волшебный ключик, открывает дверцу в этот маленький тайник, заставляя сердце стучать так, что, кажется, этот стук эхом разносится по ночной квартире.
Мне было приятно пребывание в таком состоянии, потому что тающий сон вернул мне давно забытые ощущения. Прикосновение губ, горячая ладонь, чувство необыкновенной беззаботности и…ощущение полета.
А я-то думала, что все мои полеты во сне да-а-вно уже закончились. И еще… Я снова ощутила то, давно, казалось, забытое, невосполнимо потерянное. Этот вкус самого первого поцелуя.
С чем его можно сравнить? С медом? Малиной? Наверное…
Пусть покажутся кому-то избитыми эти сравнения, и затертыми эти слова. Но в какую полынную горечь может превратиться мгновенно эта малиновая сладость при внезапном расставании. Без объяснений, без слез, которые высыхают от ярости и от бессилия что-либо изменить.
Еще вчера целовались до одурения на корме речного трамвайчика, что ходит от Киевского вокзала до Китай-города, а сегодня.
Сегодня в его руке чужой портфель, и другая девчонка хохочет и краснеет невпопад от его слов. И не пытается увернуться от его поцелуев. Тех самых, вкус которых еще не слетел с моих губ…
Потом, когда время стирает или хотя бы сглаживает воспоминания, эта горечь уходит, оставляя потрескавшиеся и искусанные губы.
Нет, название у этого вкуса может быть только одно – первый поцелуй.
И это был пролог
Урок английского языка тянулся невыносимо долго. Мне нечем было заняться, потому что английский я учила не как все, с пятого класса, а занималась с частным преподавателем еще с детского сада.
Мне было скучно. Тянуло в сон. Слушать, как кто-то отвечает выученный текст, пропуская и путая артикли: « Пит энд Джейн из пьюпл », было невыносимо. Я, как обычно, рисовала девичьи мордашки на последних страницах толстой тетради, и что-то мурлыкала под нос.
Англичанка не трогала меня, зная о моих дополнительных занятиях с частным преподавателем. Она могла вызвать меня в любой момент для помощи Лешке Ястребову, запутавшемуся у доски в дебрях Perfect Infinitive , но моя строчка в классном журнале была забита пятерками, и Сонька Золотая ручка (так мы прозвали англичанку Софью Львовну) не обращала на меня никакого внимания.
Моя подружка Галка что-то рассказывала мне вполголоса о своем дачном романе, я кивала невпопад, но Галка не обижалась, для нее было главным высказаться и поплакаться. Моя реакция ее не очень интересовала.