В Лоосской тюрьме среди заключенных росла тревога. Не так уж толсты были стены, чтобы в камерах не слышали, как приближается бой. Прошлую ночь никто не спал. Вокруг тюрьмы грохотали взрывы. Взлетали на воздух мосты, а в окна видно было зарево пожаров и вспышки молний.
Нестор Платьо разговаривал в углу с Элуа Ватбле, шопотом, конечно: теперь оба они еще больше опасались абвильского жителя. Додольф задремал и не мог слышать их.
Уже с субботы они чувствовали — что-то надвигается. В тот день следователь подписал нескольким заключенным «освобождение из-под стражи», и в то же время большую партию опять отправили по этапу, в сторону Ренна. Один из тюремных надзирателей сказал Элуа: — Не понимаю, зачем гонят! Ведь уже несколько дней назад немцы дошли до моря, и мы теперь отрезаны от Ренна. — В колонне пересыльных Нестор увидел Мартена, члена Валансьенского федерального комитета партии. Так хотелось поговорить с ним. И с субботы Элуа все думал о Мартене. Он знал, что в тридцать восьмом году, во время ноябрьской забастовки, Мартен был членом забастовочного комитета департамента Нор… Видно, что он еле на ногах держится. Как же ему идти пешком по этапу? Да и что же это! Куда их отправили? Говорят, в Ренн. Как же они доберутся до Ренна? В тюрьме носились слухи, что колонны заключенных доводили до первых немецких позиции и сдавали немцам, на полную их волю. Назначенные к отправке ушли под конвоем мобильной гвардии… Ночью оставшиеся укрепились в мысли, что немцы близко, что они уже окружают Лоос и бой идет на канале.
Грохот был сильный. Вероятно, орудия стояли не очень далеко. В промежутках между пушечными выстрелами слышался треск пулеметов. Ватбле сказал: — Может, и хорошо для товарищей, что их увели отсюда… А мы-то думали — здесь спокойнее! — В тюрьме нарастало лихорадочное возбуждение, по всему корпусу перестукивались, стены передавали взволнованные вопросы.
Часов, должно быть, около трех начался артиллерийский обстрел. Тюрьма затряслась от оглушительных взрывов, и когда заключенные поняли, что происходит, они стали кричать. От первых попаданий пострадала ротонда. В запертых камерах чувствуют себя под обстрелом иначе, чем солдаты в бою под открытым небом. Снаряды, разрываясь, пробивали массивные стены, дырявя их зияющими ранами до самого нутра тюрьмы, набитой людьми. Во всех камерах заключенные в исступлении кидались к железным дверям, колотили по ним кулаками. Стреляют! По нам стреляют! Из орудий стреляют, поймите! Из орудий! И снова раздавалось громкое дыхание снаряда, пронзительный его вой, взрыв. Опять! Опять…
В тюрьме начался пожар. Дымом заволокло отделение политических — там были не только политические. Когда они поняли, что тюрьма горит, поднялись неистовые вопли, стук в стены и двери, а когда дверь одной из камер рухнула, словно не выдержав яростного натиска гнева людского, сторожа сразу поняли, что это только начало. Их быстро загнали в угол, окружили. Один из них предпочел сам достать ключи…
Нестор схватил табурет, разбил его об стену и деревянной ножкой принялся бить в дверь. Житель Абвиля сжался в комок от ужаса, не зная, что для него страшнее: задохнуться в тюрьме от дыма или выйти на свободу. У его соседей был теперь весьма грозный вид… и когда он прохныкал что-то, Элуа Ватбле так дал ему по морде, что он, весь в крови, отлетел к стене.
Вдруг дверь отворилась, и все бросились в коридор. Надо было спешить: пожар перекинулся на их этаж, от дыма першило в горле, и уже показались языки пламени. Люди бежали, толкая друг друга. Сторожам пригрозили, и они торопливо отмыкали последние, еще запертые двери. Кто-то крикнул: — А женщины! — И десятки голосов подхватили этот крик: — Женщины! Женщины! — Ведь они не могут выломать двери и выйти. Схватили надзирателя. Он не хотел отворять. — Ты что, болван или негодяй? Не видишь разве, что уже везде занялось?.. Женщины заживо сгорят! — Надзирателя притащили к окованной железом двери женского отделения. Он перепугался, отпер замки.