С первого дня после ее мягкой просьбы Райан стал на крыльце снимать рабочие сапоги, вешал куртку, в носках шел в ванную, мыл руки и только потом присоединялся к ней. Райан приносил с собой запах земли, травы и какой-то неуловимый мужской дух, нравящийся Талли. Ее изумляло, каким чистым он казался, каким хрупким. По-девичьи изящные кисти вступали в странное противоречие с загорелыми мускулистыми руками. Лицо — круглое, щекастое, курносое, с розоватой кожей, кажущейся замшевой на ощупь. Широко расставленные большие карие глаза. Тяжелые верхние веки. Подбородок, рассеченный вертикальной чертой. Коротко остриженные волосы. Круглая голова. Талли его лицо казалось детским, просто увеличившимся с годами, но без следов взрослого опыта. Впечатление нетронутости, невинности рассеивалось, стоило посмотреть в его глаза. Райан мог их широко распахнуть и уставиться на мир с обезоруживающей безмятежностью — и вдруг сбивал с толку быстрым взглядом, лукавым и осведомленным. Такая же двойственность была присуща и его познаниям. Случайные обрывки жизненного опыта, говорящие об искушенности, подобранные, будто мусор, сочетались с поразительным невежеством в обширных областях человеческого знания, которое ее поколение приобретало еще до окончания школы.
Талли нашла Райана, вывесив объявление на доске вакансий у местного газетного киоска. Миссис Фарадей, на общественных началах работающая в саду, дала понять, что сгребать листья, а также подрезать кусты и молодые деревья ей не под силу. Она и предложила повесить объявление, а не обращаться в местное агентство по трудоустройству. Талли дала телефонный номер коттеджа и никак не упомянула музей. Когда позвонил Райан, они с миссис Фарадей провели собеседование и решили взять парня пока на месяц, на испытательный срок. Перед его уходом Талли спросила о рекомендации:
— Райан, у тебя есть кто-нибудь, кто мог бы написать рекомендацию? Ну, тот, у кого ты работал раньше?
— Я работал у одного майора — чистил серебро и кое-что делал по дому. Я его попрошу.
Он больше ничего не сообщил, а через два дня пришло письмо.
Милостивая государыня!
Райан Арчер сообщил мне о вашем намерении взять его разнорабочим и помощником садовника. Он не особенно рукастый, но кое-какую работу по дому выполнял удовлетворительно и, если ему было интересно, выражал готовность к обучению. Насчет его способностей к садовничеству — если таковые имеются — не знаю, не сталкивался. Однако сомневаюсь, что он может отличить анютины глазки от петунии. Райан не всегда пунктуален, но, когда приходит, способен работать как следует (если за ним присматривать). Мой жизненный опыт подсказывает, что люди делятся на честных и бесчестных, и здесь мы в любом случае бессильны. Этот мальчик — честный.
Руководствуясь этой весьма сдержанной рекомендацией и заручившись одобрением миссис Фарадей, Талли взяла Райана на работу.
У мисс Кэролайн он интереса почти не вызвал, а Мюрел сложила с себя всякую ответственность:
— Хозяйственные мероприятия — по вашей части, Талли. Я не хочу вмешиваться. Мисс Кэролайн согласилась, чтобы он получал установленную минимальную зарплату. Я буду ему платить каждый день перед его уходом из кассы на мелкие расходы. Конечно, под расписку. Если парню потребуется спецодежда, ее тоже можно будет оплатить из малой кассы, но лучше купите ее сами и не оставляйте ему. Он может выполнять тяжелые работы по уборке этого помещения, включая лестницу, но я не хочу, чтобы он оставался без присмотра в любой другой части музея.
— Майор Аркрайт написал в рекомендации, что Райан честный, — вставила Талли.
— Не исключено. Но он может оказаться болтуном. А узнать, честные ли у него друзья, нам неоткуда. Я думаю, по окончании испытательного срока вам с миссис Фарадей следует официально сообщить о его успехах.
По мнению Талли, для человека, не желающего вмешиваться в хозяйственные дела, Мюрел слишком въедлива (впрочем, как всегда). Однако эксперимент удался. Хотя Райан и вправду был непредсказуем. Например, Талли никогда не могла быть уверена, появится ли он вовремя. Однако шли месяцы, и Райан стал надежнее: несомненно, причиной была нужда в наличности, которую он получал в конце дня. Энтузиазмом Райан не отличался, но и лентяем не был, и даже миссис Фарадей, ублажить которую было непросто, казалось, благоволила к нему.
Вчера на ужин была курица, и этим утром Талли приготовила куриный суп. Райан потягивал его с явным удовольствием, грея о кружку тонкие пальцы. Он спросил:
— Много нужно смелости, чтобы кого-нибудь убить?
— Я никогда не считала убийц смелыми, Райан. Скорее они трусы. Иногда требуется большая смелость для того, чтоб не убить.
— Не понял, что вы имеете в виду, миссис Талли.
— Я тоже. Это так, к слову. Глупость, наверное, как мне теперь кажется. Убийство — не самая приятная тема для беседы.
— Да, зато интересная. В прошлую пятницу мистер Калдер-Хейл провел меня по музею. Я вам не рассказывал?
— Нет, Райан.
— Когда он приехал, я пропалывал грядку. Он сказал: «Доброе утро», и я его спросил: «Могу я посмотреть музей?» Он ответил: «Можешь. Все зависит от того, нужно ли это тебе. А я не вижу, почему нет». Так что мистер Калдер-Хейл велел мне привести себя в порядок, а он пока подождет в холле, внизу. По-моему, мисс Годбай все это не понравилось. Она на меня так посмотрела!
— Мистер Калдер-Хейл поступил очень хорошо, решив показать тебе музей. Работая здесь… Ладно. Правильно, что у тебя появилась возможность посмотреть на все собственными глазами.
— Почему я не мог посмотреть раньше и сам по себе? Мне не доверяют?
— Тебя не пускали не потому, что мы тебе не доверяем. Просто мисс Годбай не любит, чтобы люди приходили, когда им вздумается, и бесплатно шатались по музею. Это касается всех.
— Но не вас.
— Ну, Райан, конечно же. Я должна вытереть пыль и прибраться.
— И не мисс Годбай.
— Мисс Годбай секретарша, и она принимает посетителей. Ей необходимо иметь свободный доступ ко всему зданию, иначе музей перестал бы работать. Иногда ей приходится сопровождать посетителей — если мистера Калдер-Хейла нет на месте.
«Или он сам не считает нужным сопровождать этих посетителей». Но вслух Талли этого не сказала.
— Тебе понравился музей?
— Мне понравилась Комната убийств.
«О Господи! А впрочем, ничего удивительного. Он не первый, кто задержался именно в Комнате убийств».
Райан спросил:
— А этот железный чемодан — как вы думаете, это тот самый, куда запихнули тело Вайолет?
— Я предполагаю, что это он. Старый мистер Дюпейн был очень щепетилен в отношении источников, откуда приходили экспонаты. Не знаю, как он раздобыл некоторые из них. Предполагаю, что благодаря связям.
Райан покончил с супом и достал из пакета бутерброды: толстые куски белого хлеба, а между ними что-то вроде салями.
— Значит, если бы я поднял крышку, то увидел бы пятна ее крови?
— Тебе не разрешат поднять крышку, Райан. Экспонаты нельзя трогать.
— А если бы открыл?
— Возможно, ты увидел бы какое-то пятно, хотя никто не может быть уверен, что это кровь Вайолет.
— Они могли сделать анализ.
— Думаю, анализ был сделан. И даже если это человеческая кровь, то отсюда еще не следует, что кровь именно ее. В те времена не знали о ДНК. Райан, у тебя какой-то нездоровый интерес, тебе не кажется?
— Интересно, где она сейчас.
— Возможно, в Брайтоне, на церковном кладбище. Не уверена, что кто-нибудь знает точно. Она была проституткой, бедной женщиной, и денег на достойные похороны, возможно, не оказалось. Ее могли захоронить в так называемой могиле для нищих.
Так ли все было? Может быть, слава возвысила ее до посмертных почестей? И у нее были богатые похороны: лошади с черными султанами, толпы болванов, бегущих за процессией, фотографии в местных газетах, а то и в общенациональной прессе. Каким нелепым показалось бы все это молодой Вайолет — за много лет до того, как ее убьют, — если бы кто-нибудь напророчил, что после смерти она будет более знаменитой, чем при жизни, что почти через семьдесят лет после ее убийства в мире, невообразимо изменившемся, женщина и мальчик будут толковать о ее похоронах.