— Надо же, так ты в курсе? — настала очередь сенатора удивляться. — Я-то думал, что ты и не взглянул в бумаги академии.
Просмотрел я их не очень охотно, но всё же внимательно. Пусть о тёмном я узнал раньше, на встрече с ректором, но и в документах было упоминание о необычном студенте.
На подозрение в безответственности отвечать я не стал. Воронцов искренне любил внука лучшего друга, но до конца не верил в моё преображение. Но это меня ничуть не задевало. Недоверие, вполне свойственное возрасту и опыту. Тем не менее граф, пусть и сомневался, никогда этого не демонстрировал. Только сейчас, и то по причине изумления.
— Илья Лопухин, — вспомнил я и имя признанного бастарда.
— Верно. Удивительное событие для академии, — сенатора обволокло ароматным дымом, и он продолжил вещать оттуда. — Пока это держат втайне. Но скандала, безусловно, будет не избежать. А уж что начнётся после церемонии определения дара, можешь себе представить.
Да уж, на парня обрушатся, мягко говоря, неприятные последствия. Мало кто захочет просто здороваться с тёмным, не то что дружить. А потом высокородные родители начнут требовать исключить Лопухина ради безопасности детей… Даже то, что его отец князь, не поможет.
— Ему нелегко придётся. Но что от меня требуется? — не понял я.
Если Илья захочет скрыть свой дар, зеркало силы послушается и просто не покажет. Или князь решил подстраховаться и сделать для сына артефакт, надёжно скрывающий его ото всех?
— Вещь, которая однозначно покажет, что дурных намерений у человека нет, — ошарашил меня сенатор, выглянув из облака.
— Что? — даже переспросил я, не поверив своим ушам.
Зачем создавать артефакт, задачу которого может выполнить высокоранговый менталист? Пусть для подобного действия нужны веские основания, но тем не менее смысла в этом я не видел.
— Символ, Саша, символ доброй воли, — с лёгкой грустью произнёс Воронцов, не сводя с меня взгляда.
И я понял. Действительно символ.
Нет, артефакт должен быть рабочим, но его использование — добровольным. Тот, кто прикоснётся к такой вещи, сам решает. И одним этим показывает свои намерения. Принуждать проходить унизительную проверку никто не станет. Хотя академия вполне могла ввести такое правило. Для безопасности. Но это было бы уже другое дело.
С артефактом это может стать тоже своего рода церемонией. Вопрос чести.
Так объяснил мне сенатор саму идею. Его собственную идею, хотя я уже понял, откуда она исходила изначально. Кто-то наверху захотел подстраховаться. Но Воронцов никогда бы не пошёл против справедливости и чести. Не в таких вопросах. И наверняка ему пришлось отстаивать возможность выбора.
Это не считая того, что я уже наделил зеркало силы свободой воли испытуемого.
— Иначе мальчишку изведут, — сказал граф. — И других, кто придёт в будущем. Если придут, конечно же. Ведь сейчас событие удивительное не только тем, что появился Лопухин. Тем, что он рискнул открыться. Рискнул выйти на свет. Если его погубят, то другие даже и не попытаются, понимаешь?
Я понимал. Тёмная сила — почти приговор. Это недоверие, преследующее тебя с самого пробуждения дара. Страх близких, отторжение и одиночество. А ведь тёмная она условно. Знал я одарённых, которые были по-настоящему тёмными. Среди них был и один маг света, что уж говорить.
Идея, поначалу вызвавшая неприязнь, раскрывалась мне с иной стороны.
Что, если и правда можно создать возможность для того, кто не хочет уйти на тёмную сторону силы? Просто дать шанс и показать прочим, что не магия делает людей скверными. А выбор. И порой другие люди, да.
Артефакт может и правда стать символом. Как и Лопухин — для прочих мальчишек и девчонок по всей империи, а может, и за её пределами. Надеждой, что всё может быть иначе.
— Вы знакомы с князем Лопухиным? — предположил я, слишком уж горячо говорил Воронцов о неизвестном парне.
— С Ильёй, — едва слышно ответил граф.
С бастардом, откуда? Я вдруг сообразил, отчего сенатор так изменился в лице. Ну конечно же, Казаринов! Такой же незаконнорождённый ребёнок, в чём я уже давно не сомневался. Сходство их было налицо. Скорее всего, Илья был знаком Михаилу по приюту.
Воронцов всё понял по моему выражению, которое я не успел скрыть, и подтвердил мою догадку. Отвернулся, уставившись на пустую улицу, и сухо рассказал, как всё было.
Граф происходил из рода древнего, но нищего, что нередко случалось. Титул не давал богатства без усилий. Несколько неудачных вложений, плохое управление, и от состояния ничего не остаётся. Так что Христофор Георгиевич женился не по любви, а по нужде. Не по своей, он тогда был молод и подчинился воле отца, которому надоело прозябать в бедности.