Она как будто бы вспомнила. Хотя физически вспомнить ничего не могла, так как находилась под глубоким наркозом.
— Как ты мог, Игорь? Он делал бескорыстные вещи. Он спасал жизни.
— Я тоже делал бескорыстные вещи. Я спас жизнь нашего сына.
Ленка отвернула лицо.
— Я не хочу этого ребёнка.
— Придётся потерпеть, — отрезал Игорь.
Они слегка заблудились в крыле менеджеров с закрытыми дверьми и фильтром для воды, наполненным до самого верха льдом, а потом, следуя за лучом фонаря, как за косяком серебристых рыбок, выплыли на просторы торгового зала. Где-то под потолком были рассыпаны красноватые звёзды; как у любых других звёзд, их призванием было отнюдь не освещать людям путь. Служили они для каких-то других, дремучих и мудрых целей. Игорь не знал для каких.
Луч фонаря, мечущегося как хвост разъярённой кошки, задрожал. Здесь было огромное ледяное царство, как, собственно, и везде, но подо льдом скрывались настоящие сокровища.
— О Господи… — сказал Игорь — Господи, мы добрались! Посиди-ка здесь, а я организую нам стоянку. И добуду еды. Ты, наверное, даже не думала, что твой муж будет когда-нибудь добывать тебе еду как настоящий дикарь.
— Я ничего в жизни больше не съем, — сказала Ленка, когда Игорь исследовал ближайший к ним прилавок. Он замер между красной рыбой, упакованной в целлофан, и банками с консервированной сайрой. — Я убегу. Клянусь богом, убегу от тебя и довершу начатое. Я не буду носить это под сердцем.
Всё было примерно так, как он предполагал. Оставлять её хоть на минуту, хоть на мгновение теперь — безумие. Он так и сказал, приблизив лицо к её лицу, обоняя запах пропитавшегося потом тела и чего-то ещё. Ужаса, от которого начинают трепетать ноздри.
— Даже не надейся, что я выпущу тебя из виду, — прибавил Игорь, снимая с полки так кстати подвернувшийся моток скотча и заключая в плен беспомощные конечности женщины, похожие на подстреленных, ощипанных пташек. Держать себя в руках получалось на удивление легко. Та царапина, что испугала его тогда, несколько дней назад, почти зажила: от неё на чумазой Лениной щеке остался невразумительный след. Перепутав причину и следствие, Игорь подумал, почти смеясь: «Как меня могла вывести из себя такая мелочь?»
Наконец удалось организовать подобие лагеря. Игорь имел подобный план в голове с самого начала. У него было много времени на обдумывание. Здесь имелись портативные газовые плитки и баллоны к ним — всё это люди в прежние времена брали на пикники или в загородные дома. Мужчина решил, что до конца холодов запасов газа должно хватить… на крайний случай, впрочем, есть ещё уголь.
А еда! Господи, сколько же здесь еды. Эти уходящие в бесконечность полки… Игорь захлёбывался от восторга. Странная лёгкость появилась в икрах. Немота в кончиках пальцев — они начали подмерзать, — перестала иметь всякое значение.
Получасом позже, поедая бутерброд с куском жёсткого сала, Игорь вежливо выслушивал доводы жены и, выкраивая промежутки между фразами, пропихивал ей в рот куски грудинки и размороженный и любовно порезанный им самим помидор.
— Ты не сможешь держать меня здесь вечно, Гошик, — заливаясь слезами, говорила она.
— Я и не собирался. Мы подождём весны… подождём, пока не родится наш сын.
— Я клянусь, я что-нибудь с собой сделаю. Ты и моргнуть не успеешь, как всё уже случится. Он и так уже почти мёртв, Игорь. Почему ты не позволяешь мне от него избавиться?
— Он жив, — Игорь улыбался. — Мой сын жив.
— Это всего лишь фантазии. Ты, видно, сошёл с ума, раз не видишь очевидного… это страшная правда, но она — правда. Странно, да? Я проживала целые жизни в книгах, которые ты пренебрежительно называл беллетристикой. Я вырастила нашего первого сына, в то время как ты предпочел от него отказаться. Так чем тебя огрели по голове, что ты предпочёл занять моё место? И как тогда мне быть, кроме как не занять твоё? Очнись уже от грёз, Гоша, времена изменились.
— Замолчи и жуй тщательнее, а то подавишься. Наше время ещё не прошло.
— Я… — Лена сделала движение, будто собиралась всплеснуть руками. — Если бы я знала, каким великим упрямцем ты можешь быть! Если честно, я тебя совершенно не узнаю.
Игорь не удержался от того, чтобы не сделать замечание. Голос его звучал недовольно.
— Кажется, ты считала меня за безвольную малышню и предлагала остаться в детском саду вместе с Кирюхой.
Упоминание о сыне привело её в ярость.