– Да ты не перебивай, слушай. Все поймешь, в свой срок. Бабушке твоей тогда шестнадцать лет минуло, худющая была, бледная, одни глазища огромные только и сияли, да нос торчал. Болела она тогда сильно, отец ее – врач все на анемию грешил, но видела я не раз, как она буренку с леса гоняла и воронье за ней по веткам прыг-скок. Недобрые то были птицы, не нашего мира. Решила я как-то заговорить с ней, пошла на полянку, где скотинка ее паслась и начала себе травку заготавливать, да песенку-оберег себе под нос мурлыкала. И вот вижу появилась она к вечерней зорьке из-за пригорка и к коровке своей идет, да зовет ее ласково, а из чащи за ней два осатанелых глаза наблюдают и сухими истлевшими пальцами узелки из воздуха плетут. Тут уж мне ясно все и стало, вышла я сама на голосок ее и говорю. "Девочка, а девочка, помоги, проводи травницу до дома, старая стала, силы не рассчитала, не дойду, а я тебя платочком одарю и на плечи ей свой платок накинула". Глазищи ненавистно сверкнули и сгинули в чаще той. Разговорились мы с ней о том о сем, про самочувствие все я у нее выспросила и помощь предложила. Дошли мы не к моему дому, а к ее. Встали у порога, копай говорю. Что копать, спрашивает. Землицу у порога копай, да не мешкай. Взяла она палочку ковырнула землю, а у порога то платочек старый зарыт ситцевый, а в нем аккуратно так косточки зверя лесного завернуты. Говорю ей, "на смерть" тебе это сделали, да не гадай кто, все равно не угадаешь и мотива не поймешь. Научила я ее молитвам особым, да три камушка речных ей дала, сказала – спрячь их дома, где никто не найдет, да сама не проверяй. А в полночь иди к оврагу, да к ручейку, спиной к нему обернись, да читай молитву ту, что научила тебя. Как закончишь – платок через плечо кинь, да беги домой и не оборачивайся. Чтобы не слышала за спиной, не оборачивайся.
– Откуда все это знаете? Мне это только сама бабушка и рассказывала в детстве. Продолжение истории я знаю, бабушка камни те в серванте спрятала под чашку, и в назначенный час пришла к ручью, когда молитву читать начала с воды ветер на нее налетел, волосы разметал и вой страшный поднялся, она дрогнула, но устояла, дочитала до конца и бегом домой, не оборачиваясь. Утром проверила чашку, а камней то там и не было уже. Пошла она в табор, да Вас там уже и не было.
– Знаешь продолжение, да не все. Когда бабушка твоя молитву читала, я рядом была. В камышах, ждала, когда "жених" на зов придет. Овраг тагайский славой дурной овеян, Стеньки Разина войско в нем хоронилось после того как разбили их, был среди замученных казаков там один очень уж охочий до женского полу, дух его покоя так и не нашел. По первости прятался он в чаще да отдушину находил в том, что грибников пугал. Выйдет из чащи в рваной рубахе, борода путанная, кровь с нее льется, да наслаждается визгом. Радость для него какая никакая. А тут на четвертой сотне лет вздумалось ему жениться, да где ж ему себе под стать сыскать, вот и решил он загубить душу невинную, сообразил "на смерть", да я ему все планы спутала. Когда бабушка твоя убежала я в бой с ним и вступила, тяжело было, не скрою, заматерел его дух, прирос к земле грешной, да новыми страстями питался. Воронье он на меня насылал, жуками-гнильцами пытался отпугнуть, да где там, от птиц травкой отбилась, для падальщиков золы да угольков из печки захватила. Прижала я его да ниточкой по рукам и ногам связала, напоследок то он мне и поведал, кто есть такой. До рассвета его продержала, до первых лучей, а после отошел он, очистился, свет и огонь все очищают.
– Так, а пропали то Вы почему?
– Ох, молодость, не умеешь ты ждать. Все тебе и сразу подавай. Не перебивай слушай. После вернулась я в табор к рассвету, где ждало меня потрясение. Уж не знаю была с тем, что в ночь произошло, связь, но любимый внук мой совершил страшное злодеяние – обезглавил барона, за что его тут же и предали суду. Не выдержал тогда мой разум, стала тенью себя самой. Помню шла не видя земли перед собой по дороге проселочной и вот остановился автобус рядом и подвезти предложил. У меня и монетка с собой припасена была, да не дала я ее ему, что-то удержало, да он и не настаивал. Садись, говорит, сестра, как время придет – заплатишь. С тех пор и еду. Историю эту я тебе первому говорю, остальным пассажирам самим есть, что рассказать. Сиди, да слушай.
– Так, что же это выходит за автобус такой чудной.. – не успел договорить я.
Заскрежетали тормоза. Автобус остановился. Сквозь стекло я разглядел остановку "Перинатальный центр". На пороге стояла молодая женщина, с грудным ребенком на руках.
– С детьми не беру.