Собрание зашумело. Николай Дмитриевич, не обращая внимания на протесты, воспользовался правом председателя и поставил предложение большевиков на баллотировку. «Обиженные» угомонились, и Временный Исполком был избран. В его состав от большевиков прошли Залуцкий, Красиков и Шляпников. Председателем Исполкома избрали Чхеидзе, его заместителями — Керенского и Скобелева. Опять, как и в пятом году, сказался перевес эсеро-меньшевистской коалиции.
После голосования объявили перерыв. Исполком еще должен был провести свое первое заседание. Время перевалило за полночь. Телефонная станция не работала, и позвонить домой было невозможно. А Наташа едва ли не сутки ничего не знала о нем. И ведь не известно еще, когда закончат заседать. Все разбились на группы, все были возбуждены — настраивались на драку. Да, судя по всему, мирной жизни в Совете ожидать не приходилось. Даже те, кому не было нужды задерживаться в Таврическом, не спешили уходить. Собирались по нескольку человек, спорили, совещались.
Петра Ананьевича задержал в двенадцатой комнате Соколов, просил от имени Александра Федоровича передать большевикам просьбу: сегодня, когда речь будет идти о становлении Исполкома Совета, не обострять обстановки, способствовать работе, а не срывать ее. При разговоре присутствовал Чхеидзе, не проронивший, однако, ни слова. Только смотрел на Красикова большими черными печальными глазами.
Красиков ответил им, что просьбу, разумеется, передаст, и вышел в коридор. У входа в Екатерининский зал увидел Молотова, Залуцкого, Шляпникова, окруженных солдатами и рабочими, и направился к ним. Надо было рассказать о разговоре с Соколовым в присутствии Чхеидзе.
— Товарищ Павлович!
Кому это он понадобился? Петр Ананьевич оглянулся. Его настигал тот самый молодой солдат, назвавшийся Федуловым. Красиков вгляделся в него. Скуластый, по-юношески румяный, с выбившимся из-под бескозырки светлым чубом, он как будто ничуть не походил ни на Леонтия Антоновича, ни на его сына.
— Позвольте два слова спросить? — Солдат определенно робел перед ним, и эта робость, и внимательный взгляд снизу вверх внезапно словно бы сорвали пелену с памяти. «Костя Федулов!» — Можно? А то уходить я собрался. Вы ведь Красиков Петр Ананьевич, защитником раньше были, верно?
— Верно. — Красиков улыбнулся. — А вы Костя Федулов, не ошибаюсь? Нет? Возмужали вы — никак не узнать. Служите давно? Второй год? Большевик? Это очень хорошо. Спросить хочу, Костя… — Красиков был в затруднении. — Откуда вам моя давняя партийная кличка известна?
Федулов улыбнулся простодушно:
— Я ведь вас, Петр Ананьевич, не сразу признал. А когда дело до выбора Исполкома дошло, разговор я услыхал — возле меня ребята с Путиловского сидели. Слышу, вроде кого-то Петром Ананьевичем величают, а потом — Павлович да Павлович. Ну я, значит, спросил. Один путиловский, оказалось, в пятом году в Совете был и вас хорошо помнит. Показал на вас и говорит: наш человек, большевик, в Совете верную, пролетарскую линию вел. Я, значит, получше присмотрелся и узнал вас. А тут путиловский говорит: есть решение Павловича, вас то есть, в Исполком выбрать. Давай, солдат, кричи Павловича. Вот я и…
— Как дома? — поинтересовался Петр Ананьевич, безуспешно стараясь согнать с лица выражение растроганности. — Как Мария Павловна? Верочка? — По мгновенно изменившемуся лицу Кости он угадал, что об этом спрашивать не следовало. — Простите, пожалуйста…
— Чего уж теперь? С того света не воротишь. Померли обе в позапрошлом году… Тиф… Сперва мама, потом сестра. — Солдат обмяк, сморщился, умолк. Затем вздохнул: — Не могу говорить о них…
— Понимаю…
— Петр Ананьевич, вы ведь останетесь на Исполкоме. А мне с вами очень хочется поговорить. Не то что хочется — надо.
— В чем же дело? Мы теперь, очевидно, будем часто встречаться. Да и ко мне заходите домой: Шпалерная, восемь, квартира десять. Кстати, если можно, зайдите сейчас по этому адресу. Жене скажите, где я. — Непременно зайду.
Уже светало, когда на заседание Исполкома явился почетный важный гость — председатель Государственной думы Родзянко. Он произнес приветственную речь. Наблюдая, в каком восторге пребывают меньшевики и эсеры, слушая этого земельного магната, многие годы преданно служившего самодержавию, Красиков наливался негодованием.
А Родзянко утверждал примерно то же, что Пешехонов на митинге у Арсенала. Господин думский председатель, впрочем, был последовательнее и откровеннее, нисколько не сомневаясь, что здесь его поймут.