Остаток дня потратили на прописку - обошлось довольно дорого, но ушлая паспортистка буквально за два часа сумела и выписать, и прописать Нину. Благо, что сегодня был рабочий день в паспортном столе - повезло.
Пятнадцатиметровая "однушка" Николая не вызвала у Нюськи никаких особых эмоций - она бывала здесь раньше, с матерью, правда уже давно. Но с тех пор практически ничего не изменилось - телевизор только стал побольше, да стиральная машина другой марки. А так - почти пустое жилище со спартанской обстановкой - кровать, диванчик, в углу избитая мишень для метания ножей, в центре которой топорщатся десяток стальных "рыбок". Все привычное, все чисто утилитарное - никаких тебе фарфоровых кошечек, или настенных эстампов. Видно, что человек приезжает сюда только чтобы переночевать - как в гостиничный номер. Квартира и напоминала этот самый номер, убери отсюда здоровенную плазменную панель - и будет тебе номер где-нибудь в не очень провинциальной гостинице.
Николай отдал Нюське второй комплект ключей, а потом они вместе съездили на вокзал за вещами, которых было не так уж и много - две большие спортивные сумки, набитые всякой девчачьей всячиной, которую Николай старался не разглядывать. Неудобно, хоть Нюська и племяшка, которую видал во всех видах с самых что ни на есть "карапузных лет", но все-таки взрослая девушка. Сколько ей сейчас? Двадцать лет? Или меньше?
Невольно усмехнулся - никогда не мог запомнить ни дней рождения, ни возраста родных и знакомых. Эти даты казались такими неинтересными, такими не достойными внимания, что мозг сам по себе заталкивал подобную информацию в самые далекие свои уголки.
Нюська долго плескалась в ванной, потом затихла, и Николай с тоской в сердце минут десять прислушивался к приглушенным рыданиям, сжимая в бессильной ярости огромные ладони. На него накатывали волны гнева, растворяющие, уносящие прочь все, что было наносным, приобретенным - законопослушность, готовность следовать приказам, уважение к власти. Но он держался. Негоже распускать нюни, или давать волю гневу - гнев, это совсем плохой спутник размышлениям.
Когда ты годами находишься в положении преследуемого, когда твоя психика днями, ночами, неделями и месяцами подвергается стрессу, когда ты ходишь по лезвию ножа, не зная, вернешься ли к родному порогу - немудрено, если в сознании происходит некая профессиональная деформация. Разведчик должен принимать решение на месте, ведь от этого частенько зависит не только его жизнь, но и жизнь тех, ради которых он как змея ползает по джунглям, или лежит, закопанный с головой в горячий песок пустыни. Если тебя случайно кто-то обнаружил - ну просто даже пастух, перегонявший стадо баранов от одного пастбища к другому, или охотник, наткнувшийся на тебя в джунглях - судьба этого несчастного предрешена.
Жестокость? Необходимость. Вот только потом снятся глаза этого пастуха, умоляюще протянувшего трясущуюся руку. И глаза мальчишки, неуверенно улыбнувшегося перед тем, как оборвалась его жизнь. Не сразу начинают сниться. Через год, пять лет, десять - у всех по-разному. И тогда ты понимаешь - пора уходить.
Вот только куда ты уйдешь от самого себя? Куда убежишь, привязанный, будто стальной цепью? Если только на тот свет. Но и это трудно. Человек, который привык побеждать, привык выживать в любых, самых нечеловеческих условиях не может просто так взять, и пустить себе пулю в лоб! Это мерзко. Это слабость, а слабость постыдна. Так учили его те, кто сделал из простого мальчишки Коли Зимина майора Зимина - разведчика, убийцу, боевую машину, специалиста по выживанию, лазутчика и диверсанта.
Николай подошел к полке, на которой выстроились пыльные книги, достал из початой пачки бумаг два листа, положил на письменный стол, стоящий возле окна. Нашел авторучку, с минуту чиркал ей по квадратику маленького желтого листка, пытаясь добыть из подсохший гель, наконец - ручка все-таки расписалась, оставив на почерканной бумаге синие линии. И тогда Николай вывел на листе:
"Завещание.
Я, Николай Ильич Зимин..."
Остановился, подумал, поднялся, сходил, достал военный билет, снова сел за стол. Еще секунды три подумал, снова поднялся - подошел к сумочке, которую несла в руках Нина, открыл ее, заглянул. Нашел паспорт, подошел к столу и не садясь, переписал все данные на листок. Вернул паспорт на место, и продолжил писать, задумываясь на секунду, морща лоб, на котором пролегли ранние, глубокие морщины. Год за три - это не только выслуга лет по службе, это еще старение психики, да чего греха таить - и организма тоже. До сорока в разведке еще никто не дотягивал - или переходили на более щадящую службу, или увольнялись, или...гибли. Последних, было гораздо больше.
На завещание ушло времени немного - все движимое и недвижимое - племяннице. Написанное собственноручно, да с личной печатью офицера - вполне законное завещание, оспорить которое не сможет никто. Если это делать по закону, конечно. Квартира, почти в центре - стоит немалых денег, на счету в банке - около трех миллионов, тратить некуда было, накопил. Машины не завел, одежду дорогую не покупал, женщин, которые высасывают финансы, как пылесос - не имел. Вернее - имел, недолго, вот они его поиметь никак не успевали. Времени не хватало. Или, вернее, хватало - чтобы понять, что с таким, как Зимин связываться бесполезно. Неперспективный мужчина. Женщины - они чуют по ветру не хуже зверей, сразу определяют, нужна им эта "дичь", или нет.
Второе завещание писал уже с листка, не задумываясь. Дописав - достал офицерскую печать, которой пломбировал свой сейф в рабочем кабинете, подушечку с чернилами - оказалось, что она высохла, пришлось побрызгать на нее из бутылки водки, початой еще полгода назад. Приложил печать, вдавливая ее в ладонь, подумал - намазал подушечку большого пальца правой руки - тоже приложил. На всякий случай, чтобы наверняка!
Затем уложил завещания в файлы, один экземпляр спрятал в бумаги письменного стола, другой - заложил за ковер, на котором стоял стол. Все! Теперь - нормально. Даже если с ним что-то случится - Нюська бедствовать не будет. Девка она головастая. Выкрутится - денег ей хватит на несколько лет безбедной жизни. Ну а если профукает - значит, такая ее судьба. Он, Николай, сделал все, что мог. И большего от него требовать не стоит.
Пошарился в столе, в потайном ящике, сделанном на заказ - достал документы на квартиру, положил на полку. Оттуда же извлек нож-финку в потертых, старых ножнах. Этот нож он купил еще десять лет назад - отличная сталь, настоящий пуукко. Финны, в советско-финскую войну очень ловко метали такие ножи, почему красноармейцам и предписывалось при встрече с финским бойцом слегка приседать - нож обычно шел прямиком в горло, а присев, ты получаешь его в каску, которую он пробить не может.
Николай виртуозно метал ножи - разведчику иначе и нельзя. Если не можешь вогнать клинок с десяти метров в затылок часовому, либо тому, кого нужно убрать без лишнего шума - что толку с того, чтобы можешь незамеченным пролежать на открытом пространстве двое суток подряд? Диверсант, разведчик, должен уметь владеть всеми видами оружия, но особенно - теми, которые предполагают мгновенную и абсолютно бесшумную смерть противника.
"Рыцари плаща и кинжала" - не зря так всегда называли шпионов-лазутчиков. Меняются времена, меняются государственные строи, но лазутчики остаются всегда - будь это легендарные ниндзя, "морские котики", или разведка спецназа ГРУ - без тех, кто ползает, крадется, и всегда возвращается с добытой информацией, не обойдется ни одна армия, ни одно правительство на свете.
Нож положил во внутренний карман джинсовой жилетки, висевшей на спинке стула. Больше никакого оружия у него не было - если не считать метательных ножей, выстроившиеся в центре мишени. Он и финку бы не взял, но решил - пусть будет. Пригодится.