Ответом старому атаману Тухольцев — Захарию Беркуту стал шорох крыльев за окном и грозный клекот разъяренной орлицы.
* * *
Небесная синь вливалась в долину вместе с невысоким водопадом и растекалась по ней таким же тихим прудом, только более прозрачная и более глубокая, заполняя ее вплоть до самого неба, резко очерченного отвесными скалами. Что более глубокая, в том нет сомнений, а о прозрачности, можно поспорить. Особенно в те дни, когда в горах не бушевали грозы, и стремительные потоки не сносили в озеро размоченную глину. В солнечные, ясные дни большие янтарно-желтые пструги* (*форель) мельтешили между придонными камнями, как испещренные красным точками стрелы. Большие, толстые рыбины так жадно бросались на каждую мошку, которая неосмотрительно приближалась к водной поверхности, что невозможно не залюбоваться их сильными и ловкими движениями.
Спрятавшись в тени большого обломка скалы, что каким-то чудом еще держался за берег и не бухнул в запруду, старый Беркут нацеплял на крючок большую навозную муху. Несмотря на свой почтенный возраст, он все еще оставался крепким, сильным мужчиной с упругими мышцами и ясной головой.
Вечно голодную прожорливую рыбину достаточно легко поймать, если вести себя тихо, соблюдая необходимую предосторожность: пструги очень пугливые, и достаточно упасть на воду, хоть самой незначительной тени — все рыбины мгновенно исчезнут, и никакой приманкой не вытянуть их из глубины.
Эту науку горцы познают в детстве, и с годами становятся такими ловкими рыбаками, что приходится только удивляться тому, что пструги еще остаются в горных водоемах... Обычно рыбалкой занимается детвора, не пригодная к тяжелому труду хлебороба, но сейчас Захар умышленно пришел до рассвета на запруду, чтоб в тишине спокойно поразмышлять. А ничто так не дисциплинирует мысль, одновременно убыстряя ее бег, как пламя костра или течение воды. Особенно, когда думы серьезные и не слишком приятные...
Захар сокрушенно вздохнул и легко, без всплеска, забросил крючок с нацепленной приманкой. Большая зеленая навозная муха, хоть и была проколота острым железом, продолжая негодующе жужжать, ляпнулась прямо перед мордой рыбины. И пструга проглотила ее быстрее, чем человек мигнул... Оставалось подсечь, и добыча, достаточная, чтоб насытить двух мужчин, оказалась бы пойманной. Но старый рыбалка даже не заметил ничего этого, хотя вглядывался в глубину так пристально, будто на дне пруда был спрятаны ответы на все вопросы, которые мучили его. Получив шанс на спасение, форель, что уже укололась об острие, широко разинула морду, сильно ударила хвостом и исчезла среди увитых водорослями камней...
Беды, как известно, по одной не бродят, а носятся плотными табунами. И уж если прижмут кого, то и не отбиться. Хуже голодной волчьей стаи зимой.
Первая беда упала на Тухольцев вместе с боярином Тугар-Волком. Собственно, он и стал этой бедой... Нежданно-негаданно поселился на их землях по велению князя Данила Романовича, который будто даровал ему всю Тухольщину. Как мужественному и верному соратнику. Относительно мужества боярского, у старого Беркута сомнений не было — боярин был рьяным рубакой, и на медведя шел с одним боевым топором, будто к поленнице дров нарубить... Но разве ж то невидаль?.. Только лишь в их общине проживал добрый десяток охотников, что при встрече с мохнатым «вуйком», хозяином Карпат, и не подумали бы уступить медведю дорогу. Так почему же все они вместе с детьми и женами навсегда должны были из-за какого-то боярского мужества стать холопами закованного в железо вояки?