Взбудораженный шальными мыслями, Игнат пер вперед, не разбирая дороги, и когда увидел сквозь ветви частокол боярского двора, то даже остолбенел на мгновение. Он если и собирался куда пойти, то уж точно не сюда.
— Чур, тебя, — перекрестился истово. — Не иначе, как Лукавый меня сюда привел. На грех подбивает...
И опомнился бы парень, вернулся к товарищам, потому что злость понемногу утихала, а несправедливость забывалась, — как забывается и прощается совершенное сгоряча... Но судьба распорядилась иначе. Сделав еще несколько шагов в сторону жилища Тугар-Волка, Игнат увидел Мирославу.
Девушка сидела под разлапистой кривой липой, которая росла у тропы, и вычесывала косу. Глаза закрытые, на устах блуждает мечтательная улыбка... Девушка грезила, — о чем-то желанном, заветном. И с мечтами этими, она пришла к тропинке, — той единственной, что вела отсюда в Запавшую долину, к дому Беркутов.
«Какая краля! — парень поневоле залюбовался. — Как пригожа!»
В девушке было столько изящества и очарования, что не заглядеться на нее мог разве трухлявый, замшелый пень.
«А Максим-то наш, не дурного отца сын, — неожиданно для самого Игната возникла в голове злая, чужая мысль. — Лакомый ломоть решил отхватить... Вон, чего удумал... И сама, словно писанка, и боярского роду... Приданое, наверно, и в два воза не влезет... А отца, что против их союза сопит, не сегодня, так завтра черти ухватят с нашей помощью! Потому и перечат Беркуты против поджога, что о добре, которое в их руки попасть должно, заботу имеют. Жаль свое жечь. Хитро придумал... А чем я хуже?»
Мысли парня, ловко направленные неведомой волей, незаметно свернули в то опасное русло, которое толкает человека к бездне. В другой раз он спохватился бы, но ярость с новой силой закипела в груди и, вместе с уязвленным самолюбием, уже не оставила времени оглядеться, опомнится.
«Чем хуже, спрашиваешь? — продолжал нашептывать голос. — Да тем, что твоего отца убили монголы, и он не успел выбиться в старейшины, как Беркут с сынками. Поэтому тебя объявили трусом, а Максиму достанутся все галушки со сметаной... Не тушуйся, ты еще всем покажешь: чего Игнат Кравец стоит! Немного храбрости — и Мирослава твоей станет! — голос уже не шептал, а вопил. Убедительно, неоспоримо... — Как захочешь, так и будет!.. И тогда ты, — ты, а не Максим, на боярских перинах поваляешься!..»
Игнат провел ладонью по лицу, и отдернул руку, обжегшись о холодный и мокрый, словно тающий лед, собственный лоб. Будто не испариной он покрылся, а — инеем.
«О, Господи! О чем это я? Обезумел, не иначе!..»
На душе стало так мерзко, что он готов был врезать самому себе. Еще мгновение — и ангел-хранитель, который всегда рядом, мог победить лукавого, но опять вмешалась вертихвостка Судьба.
Мирослава, вдруг вскрикнула, вскочила на ноги, ухватилась рукой грудь и принялась быстро расплетать шнуровку, стягивавшую пазуху. И как только рубашка стала чуть посвободнее, девушка быстро спустила ее с плеч, обнажив налитые, упругие груди, и …осторожно сняла с левого полушария какую-то букашку.
Что именно укусило или испугало девушку, Игнат не разглядел, да и не пытался. От увиденного, у него пересохло во рту, а кровь бухнула в голову, туманя взор и отнимая последние крохи разума.
Мирослава между тем засмеялась тихо, помусолила палец и протерла укушенное место. Она была одна в безлюдном месте, солнце уже припекало, — и девушка не спешила одеваться. Наоборот, прогнулась, потягиваясь, запрокидывая лицо и подставляя белое тело жарким лучам.