«Наверно еще, из той медведицы, что на Мирославу напала…», — подумал мимоходом и вышел из дома.
На дворе у Беркутов почти около порога росла старая груша. Молодой Захар, странствуя миром, принес с собой откуда-то из Венгрии прищепу. Привил на дичку, и принялась новая порода. Все лето груши были такими невероятно твердыми, что и в шутку никому не приходило в голову их срывать. Зато к концу осени, перед первыми заморозками, каменные плоды приобретали мягкость и едва растрескивались от переполняющего их медового сока. А еще груши были хороши тем, что вовремя сорванные, могли лежать в сене, хоть до весны. Захар никому не жалел ни семян, ни привоя, поэтому теперь более молодые родичи этой «старушки» росли почти в каждом Тухольском подворье.
Взглянув на большие и твердые плоды, Игнат ухмыльнулся, выбрал парочку наиболее подходящих за размером, сорвал и кинул за пазуху.
— Для любимой ничего не жаль, — пробормотал и засмеялся, хрипло, неприятно, как ворон прокаркал.
Пока он шел селом, никто не встретился ему по пути. Будто люди и в самом деле исчезли куда-то из этого уровня бытия, на который переместился Игнат. Или его самого турнули прочь...
Зато лес принял парня, не задавая никаких вопросов, как своего... Как дикого зверя. Молча укутал прохладой, дал напиться ключевой воды и постелил мягкое ложе. Скалам, горам и деревьям, столько всего пришлось повидать на своем длинном веку, что человеческие радости или беды казались им чем-то вроде детского озорства, когда нанесенные обиды, забываются быстрее, чем высыхают на щечках замурзанные потеки от слез...
Короткие послеобеденные часы незаметно промелькнули над головой жаркими и тревожными снами. Когда парень разлепил глаза, был поздний вечер. Да и что за ночь летом, в июле? До полуночи еще светло, а после полуночи — уже светло.
Какое-то мгновение Игнат лежал неподвижно, не понимая: где он и что тут делает? Отдых вымыл с души парня горечь несправедливости и посеянную ярость. Ему стало даже стыдно, что он был таким несдержанным, что не сумел найти слов, которыми должен был объяснить товарищам свое решение. Они бы все поняли, должны были понять...
Первым порывом было: бежать в село, найти Максима и помириться с ним... Но перед внутренним взором опять возникла Мирослава... Пышная грудь, соблазнительные уста, и все добрые намерения парня исчезли, не оставив и следа.
— О-хо-хо... — простонал Игнат и обхватил голову руками. — О-хо-хо…
— Ну, наконец-то, — услышал вдруг рядом негромкий голосок и оглянулся. — А я думал, что не догадаешься позвать.
Парень вскочил с земли, и увидел перед собой маленького старичка с длинной зеленой бородой. Тряхнул головой, прогоняя виденье, но тот — не только не исчез, а даже наоборот — весело расхохотался.
— Следовало тогда трясти кудрями, когда я тебе советы давал, а теперь чего? Лепешку, надеюсь, принес?
— Лепешку? — парень никак не мог опомниться. — Ты кто, кикимора?
— Я тебе дам кикимору, — обиделся старичок. — Лесовика от ведьмы отличить не можешь? Лепешку, спрашиваю, принес?
Парень кивнул.
— Так давай, угощай... Чего тянешь?
Игнат так же, молча, вытянул из-за пазухи корж и протянул лесовику. Тот мигом набил полный рот и с довольным бормотаньем принялся жевать.
— Так ты лесовик?
— Угу...
— И ты мне советы давал? Там — около кривой липы?
— Угу...
Парень задумался.