— Нам обоим не избежать ее ярости... Но, я помогу тебе, парень. Конь Перуна не должен достаться Батыю. Тут и думать нечего... Я не верю, что тебе удастся привести Пегаса Даниле Галицкому. Собственно, положа руку на сердце: и не хотел бы этого. Никто не должен владеть такой мощью. По моему мнению, его мог бы оседлать воин с чистым сердцем и душой, а среди знати таких нет. Да и среди не знатных… вряд ли кто сыщется. А помешать монголам, нужно попытаться... Каким образом тебе это удастся, не ведаю, но надеюсь: силы, которые посылают тебя, смогут подать дельный совет. Возвращаемся... День к вечеру, а надо еще указать тебе ту вершину, в которой спрятан замок, и — научить летать...
Захар говорил все тише, будто обращался не к парню, а разговаривал с собственными мыслями. Поэтому, его последние слова Найда едва расслышал и решил: почудилось...
Дорога назад всегда значительно короче, почему-то. Вот и теперь, не успел Найда как следует обдумать все услышанное от старца, а уже вышли из леса. И сразу поняли: что-то случилось. Люди в селе суетились, будто на пожаре, напоминая мурашей в растревоженной медведем куче.
— Что происходит? — ухватил ватаг за рукав подростка, что пробегал мимо.
Паренек остановился и, надсадно дыша, просипел:
— Монголы, деда Захарий! Дозор прискакал!.. Много их!.. Один отряд в переходе от села. А войско, говорят, уже над Опором стоит!..
Глава 43
ЛЕТО 6749-го.
ЗАМОК МОРЕНЫ. РУСИНСКИЕ КАРПАТЫ
Задыхаясь от восторга, страха и еще целой кучи доселе неизведанных ощущений, Найда немного покружил над отсеченной вершиной и осторожно опустился на площадку перед потайной дверью, которая, со слов Тухольского ватага, вела в загадочный замок, принадлежащий не кому-нибудь, а самой Морене. Богине Судьбы и Времени.
С тех пор, как здесь побывал Захар Беркут, минуло все семь десятков лет и зим, но и доныне ничего не изменилось. Все те же, потемневшие от времени створки, окованные позеленевшей медью. Те же окна, застекленные горным хрусталем. Только кедры потолстели, а верхушку одного надломал какой-то из неистовых шквалов, что порой берутся сотрясать горные вершины.
Но, если Беркуту, которого пригласила в гости сама хозяйка, все казалось восхитительным и интересным, то Найде, ожидающему поединка, везде мерещилась опасность...
Двери походили на пасть неизвестного чудовища. Темные доски навевали мысль о крови невинных жертв, которыми их пропитали, творя черную волшбу. А хрустальные стекла взирали на парня, ледяными глазами мертвеца...
Найда тряхнул чубом, гоня прочь тревожные мысли, что так и норовили отнять остатки храбрости, и, чтобы вернуть себе злое мужество, призвал в воображении лицо Руженки. Грустное и заплаканное... Помогло. Не сразу, но все же... Парень оделся, подпоясался мечом и решительно шагнул к входу...
Двери с громким скрипом широко открылись... Но выпустила не враждебных песиголовцев, а дюжину веселых красавиц, которые со смехом запорхали, закружились вокруг Найды в озорном хороводе. А следом за сказочными, ярко разодетыми или — полураздетыми прекрасными девушками, что откровенно заигрывали с парнем, на терраску шагнула пара крепких, как боровики, приземистых гномов. Эти уважительно поклонились и расступились по сторонам, давая возможность гостю пройти внутрь горы.
Найда не колебался ни мгновения, — решительно раздвинул летавиц, что так и прыснули во все стороны, заливаясь звонким хохотом, и шагнул через порог. А там его уже ждала другая пара гномов, которые со всей почтительностью подхватили парня под локотки и повели дальше.
Зала, в которой Морена решила принять Найду, ослепляла изобилием бриллиантов, золота и хрусталя. Казалось, достаточно было зажечь одну-единственную свечу, и отброшенный ею лучик, повторенный множество раз в зеркалах, витражах, кубках и остальной посуде, а также в блестящих латах и щитах, мечах и алебардах, — смог бы осветить огромное помещение не хуже десятка люстр и канделябров. Здесь же горело не менее сотни свечей, и это сияние разило глазам с беспощадностью острого копья.