Но Захар никогда не мог согласиться с этим. Умом понимал, что ни у него самого, ни у кого-либо другого из их большой семьи, или даже из всей Тухольской общины, никогда не вырастут крылья, что человеку сужено ходить по земле, но душа парня рвалась ввысь. Наверное, так же истово, как и у его славного пращура, от которого род Беркутов пошел. Тот тоже больше всего взлететь мечтал.
Густой бор высоко вздымался с обеих сторон едва заметной, утоптанной зверьем тропинки. Здесь, высоко в горах, вдалеке от человеческого жилья, деревья были особенно дикие и неприветливые. Притерпевшись кое-как к оленям и медведям, кабанам и волкам, эти суровые великаны, будто сердились на человека. Так и норовили сбросить ему на голову большую шишку, или сыпнуть за воротник рубашки добрую горсть сухой и колючей хвои.
На что уж привычный к горам был Захар, да и то притомился — третий день в дороге. Если ползанье по недоступным кручам и непролазным чащам считать дорогой.
Но предсмертное хрипение отца все еще раздавалось в его ушах, и никакая сила в мире не заставила бы Захара отказаться от задуманного. Пусть бы к скиту, где спасался старец Актиний, известный на всю Красную Русь умением лечить людей и животных, пришлось бы идти еще более тяжелой и опасной дорогой, парень не поворотил бы назад. Больше он никогда не будет стоять в изголовье умирающего — не в силах помочь, или облегчить страдание. Матушка поняла это сразу и словом не перечила, когда Захар объявил ей о своем решении: податься в науку к Актинию. Может, помогла слава об умении столетнего старца, которая докатилась и до их общины. А может, заглянув в сухие глаза сына, мать сердцем почувствовала его состояние? Кто знает. Но она, молча, благословила Захара и только попросила не уходить сразу, дождаться сороковин.
Унылый пейзаж — печальные мысли.
Захар решительно встряхнул головой, собираясь до наступления сумерек пройти еще хоть милю, но неожиданно увидел прямо перед собой старый и замшелый, но с виду еще крепкий пень. Кто умудрился именно здесь срезать вековой бук? И куда подевался громадный ствол дерева? Оставалось только гадать. Но хоть как мудруй, а здоровенный пень торчал посреди тропинки всего в нескольких шагах впереди. Будто только Захара и поджидал. Да такой удобный, что парень сразу почувствовал, как притомился.
— Ох! — вздохнул громко. — Раз так, то можно и отдохнуть. Заодно и поужинаю.
Присел на пенек, а как собрался развязать котомку с припасами, что матушка в дорогу собрала, смотрит — перед ним дедок стоит. Сам сухонький, личико сморщено, словно яблоко печеное, зато бородища аж до колен. Удивился Захар, даже испугался чуток, догадываясь: с кем в лесной глухомани встретился, — но виду не подал.
— Доброго здоровья, дедушка! — поздоровался вежливо, а сам думает: «Вот повезло, что я сегодня еще ничего не ел, сказывали: голодного человека леший с пути не собьет».
А тот, ни здравствуйте, ни до свидания, — хап за сумку. Как тать какой. Да как взвизгнет. Назад отпрянул и на пальцы дует.
— Хитрый, — ворчит.
А Захар едва хохот сдерживает. Выходит, не зря строгал липовую веточку, да в котомку положил.
— Хитрый, — еще раз проворчал лесовик. — И стельки в лаптях, небось, повернул? — поинтересовался.
— Как матушка велела, — согласился Захар.
— Умные все стали, — покачал недовольно лохматой головой леший. — Не то, что раньше. Эх, — махнул рукой. — Бывало, закричишь, захохочешь. Мяукнешь! И мужик уже седой от страха. А теперь? Сидит передо мной сопля желторотая и едва в глаза не хохочет. Ну, погоди! — рыкнул сердито. — Ты еще не все видел! Растопчу!!!
И мгновенно дедок стал раздаваться, расти. Вот он уже вровень с парнем. Вот — еще выше, — Захару, чтобы смотреть ему в лицо, надо задирать голову. Минуло немного времени, а вровень с глазами парня остались только огромные сапоги и кончик зеленой бороды.