Постоял Захар, покачал неодобрительно головой, да и запер дверь. Даже среди ближайших родственников не заведено без разрешения хозяина слоняться по амбару.
Зато вторые двери вели в конюшню.
Боже, какой это был конь! Масти белоснежной, как саван! От кончиков ушей и до копыт. А грива и хвост еще белее. Так отличается выпавший снег от уже слежавшегося наста. Глаза — словно два жарких уголька! Змей, а не конь! Казалось, что он прямо сейчас дыхнет пламенем из ноздрей. Даже стойло для него соорудили не из жердей и бруса, а выдолбили в камне.
Сообразив, куда привело его излишнее любопытство, Захар со страхом попятился обратно. Потому что хоть лебединую шею скакуна окутывала такая цепь, что и трех бугаев сдержала бы, парень почувствовал: привязь лопнет мгновенно, если белаш захочет освободиться от нее. А попасть под его копыта — верная смерть.
— Вот ты где! — услышал Захар знакомый голос у себя за плечами и аж вспотел. — Все успел оглянуть?
Захару отлегло от сердца. Морена, похоже, не сердилась.
— Вот это конь, госпожа! Вот это конь! Такого никому кроме Перуна и не оседлать! Обычному человеку и подступится боязно.
— Вот и хорошо. Меньше желающих взнуздать Пегаса. И, чтоб ты знал: тот, кому удастся на него вскочить — весь мир покорить сможет, если в седле удержится…
Захар лишь глазами захлопал.
— Смотри, не вздумай пытаться! Ты не воин, хоть храбрости, а еще больше — безрассудства, тебе не занимать. Воином надо родиться! Да и самому смелому воину он без волшебной сбруи в руки не дастся. А каждый, кто без Перунового седла проехаться на Пегасе попробует, погибнет мгновенно. А ты парень умный, большая помощь от твоих знаний может людям выйти. Да и затраченного времени жаль… Поэтому, либо обещай мне, что больше никогда сюда не сунешься, либо мы с тобой прямо тут и простимся! Можешь убираться куда угодно…
И был ее голос таким холодным, жестким, что понял Захар: Морена не шутит. Что же оставалось делать? Пришлось пообещать. Зато, когда уже уходили, задержался еще перед скульптурой беркута.
— Можно спросить?
— Спрашивай.
— Почему вода в этой чаше, такая странная? Я даже след оставленный на ладони лизнул, и до сих пор уста немеют от горечи. А капля тяжелее ртути…
— Это не вода, Захарий, — ответила богиня. — Это горе, людское. Слезы безнадежности, страдания невыносимые. А каким им еще быть, если не горькой тяжестью, или тяжелой горечью?..
Услышав такой ответ, Захар невольно отшатнулся от серебряного хищника.
— А что чужое горе именно таким тебе показалось, радует меня, — продолжила богиня. — Не каждому оно таким кажется. Ой, не каждому.
Вроде бы уже достаточно было парню и тех новостей, но любопытство — зверь ненасытный.
— Горе, — повторил задумчиво. — А зачем его в чашу собирать?
Морена задержалась на ступенях и повернулась к парню.
— Тебе и это не терпится узнать? — она покачала головой. — Хотя, ты уже совсем не тот, каким был при первой встрече. Должен понять… — Морена немного помолчала. — Вот уже две сотни лет, как Старые Боги, проиграли битву за веру в сердцах и душах людей Богу Единому. Все могло сложиться иначе, но его учение пришлось по нраву князьям и боярам. Ведь Единый Бог их рабов послушанию научил. К счастью для всего мира, мы проиграли не навсегда, — многие еще вспоминают нас. Хоть изредка, но приходят поклониться уцелевшим капищам, задабривают идолов. И значит — у Старых Богов еще есть возможность вернуться. Два века тому, по совету Книги Бытия, Перун установил здесь эту чашу. Чашу Меры Терпения. Ибо написано в Книге следующее: «Когда переполнится слезой Чаша, окончится господство Бога Покорного, и поклонятся все тем Богам, что на рать вели. Потому что Воин из людского племени оседлает Коня, и Мир умоется кровью». Как ты и сам видишь, Захар — уже недолго ждать осталось.