Из дел явных и понятных его мысли опять повернули на вещи странные, непостижимые и таинственные. Опанас задумчиво помотал головой.
— Что ж это за виденье такое было? Неужели, я и в самом деле сподобился увидеть ангела, велевшего мне ступать в псарню? И не пил ничего за ужином хмельного. Странно... И Митрий о какой-то беде болтал. Может и не зря будил меня домовой?
Волчий вой вдруг превратился в такой неистовый ор, что Опанас аж вздрогнул.
— Чисто шабаш! Не приведи Господи на такую стаю нарваться. Верная смерть! Волк — зверь будто и не очень сильный, супротив вооруженного охотника сам на сам никогда не пойдет. Даже — с отчаянной голодухи. Но коль соберутся в стаю — тут уже не до шуток. С десятком волков даже медведь не станет задеваться. А здесь их, судя по голосам, вообще невесть сколько... О! — воскликнул озабоченно, — опять что-то чудится!
Но на сей раз веселый перезвон бубенцов так отчетливо прозвучал в морозном воздухе, что спутать его с чем-то другим было совершенно невозможно. И в то же мгновение, чуткое ухо охотника различило голос вожака, который повел стаю наперерез добыче. А еще чуть погодя со стороны тракта донеслось предсмертное конское ржание.
Понимая, что непоправимо опаздывает, Опанас подскочил к дверям псарни и выпустил всю дюжину беспощадных врагов медведей и прочих хищников — медельянцев. Каждый пес ростом с годовалого бычка. А вслед за ними — дюжину волкодавов.
— Ату серых! Ату! — крикнул громко и свистнул так, как всегда свистел, начиная облаву на волков. Псы с утробным рычанием сорвались с места и исчезли за городскими воротами. А Опанас опять замер неподвижно, продолжал прислушиваться к ночным звукам. И только услышав, как волкодавы сцепились с волками, метнулся к дому по одежду, лук и факел.
Действовал быстро, но и не спешил, — если путников можно было спасти, то натасканные на волков псы это сделают сами. К сожалению, лунный свет, отблескивая от наста, рассеивал ночной мрак достаточно, чтоб Опанас еще издалека понял, что помощь припозднилась. Слишком много было волков в стае. В неуверенном сиянии все казалось адским бредом безумного маляра, который решил отобразить на полотне собственный похмельный бред.
Огромный мохнатый клубок с визжаньем и рычанием катался по окровавленному снегу, оставляя за собой растерзанные волчьи туши и исходящие паром внутренности. Зверей было значительно больше, но большие, откормленные, и хорошо натасканные волкодавы и медельянцы брали гору. На их стороне была сила, выучка и толстые сыромятные ошейники, с острыми железными шипами, которые ранили волчьи пасти, не давая вцепиться в горло. Густая длинная шерсть, обрезанные уши и хвосты, — все это, вместе с большим весом, не оставляло поджарым, полуголодным волкам никаких шансов, даже в соотношении десять на одного. Умение и сила одолевали количество.
Оставив волкодавам делать то, ради чего их, собственно, и растили, Опанас бросился к крытым саням. Но хватило одного взгляда, чтоб убедиться, что здесь уже ничем не поможешь.
Кони неслись сломя голову, понимая, что лишь в быстроте ног, в стремительности бега, надежда на спасение. А подвел один-единственный обледенелый комок грязи. Коренник подвернул ногу, сбился с шага, запутался в постромках. Сани всем весом ударили его сзади, подбили. Пристяжные дернулись в стороны… Левая, из последних сил, спасаясь от волчьих клыков, оборвала сбрую — тут их всех и достали.