— Хан в шатре?
— Да, Раненый Барс...
— Один?
— Один... Примчался сломя голову. Ворвался в палатку. Никого к себе не зовет и сам не выходит. Случилось что-то плохое?
— Это хорошо... — задумавшись, невпопад ответил Субудай-багатур.
— Хорошо? — не понял Арапша.
— Что? А… Да, у меня есть новость, от которой наш повелитель вскоре опять позвеселеет. Кстати, пошли кого-нибудь в шатер к Юлдуз-хатун... Пусть приготовится. Могу поклясться, что вскоре хан пошлет за ней.
Арапша лишь кивнул на знак того, что все понял и приказ будет выполнен, а еще спустя какое-то мгновение Ору-Зан, один из доверенных охранников, уже спешил предупредить любимую жену джихангира.
Молчаливый раб из китайцев торопливо отклонил перед Субудай-багатуром завесу в шатер Великого хана. Аталык, хотя и не был должен, покашлял громко несколько раз и вошел внутрь, уважительно наклонив голову. Как учитель юного хана он пользовался многими привилегиями чингисида.
Саин-хан сидел на высокой куче беленых бараньих шкур, вперив невидящий взгляд в тонкую, вышитую золотом шелковую завесу, которая отделяла эту часть шатра от спальной. Пальцы его бессознательно забавлялись золотой пайцзой с вычеканенной на ней головой тигра, которую он получил в наследство от своего отца — славного Джуччи-хана — любимого сына Большого Воина.
— Чего тебе, учитель? — недовольно буркнул юный джихангир, выныривая из своих не слишком веселых дум. Оно и понятно — чему радоваться? Монголы поверили в его счастливую зарю, — объединились под его знаменами, выражая почет талантливому воину и любимому внуку Потрясателя мира. А он... Сидит около порога чужой страны и никак не может осмелиться на решающий шаг. Ожидает благословения богов и опасается без их согласия принять важное решение, как ребенок не отважится на самостоятельные поступки, не испросив разрешения у родителей.
— Ты слишком быстро ушел, Солнцеликий, — еще раз поклонился аталык. — И все, что предназначалось для твоих ушей, досталось мне.
— Эт, — пренебрежительно отмахнулся Бату-хан, и только теперь заметил, что держит в руке пайцзу. Уважительно коснулся устами реликвии и повесил ее на шею. — О чем еще можно было говорить... Похоже, добрые духи отвернули от меня свои лики. И даже бессмертный Тенгри, прародитель всех чингисидов не хочет говорить со своим правнуком...
— Можно ли быть в этом уверенном? А может, голос Тенгри раздается только в ушах достойных услышать его?
— Что ты хочешь этим сказать, учитель? — заинтересованно поднял голову молодой хан, потому что хорошо знал, — темник не принадлежит к тем, кто любит играть словами, и никогда не открывает рот ради красного словца. Он так устал от тяжелых дум, что был готов ухватиться и за самый невероятный совет — лишь бы высвободиться из сетей неразрешимых проблем.
— Вспомни, Надежда великого полководца, кто предупредил тебя о ловушке, которую, в день принесения присяги, устроил коварный Гуюк-хан? Не Тенгри ли тебя тогда остерег?.. Вот и мыслю я: что, если та, которая однажды уже смогла внять голосу Духа, услышит его и во второй раз?..
— Юлдуз? — подался вперед Батый.
— Да, повелитель молний?
— Возможно, возможно... — и Батый громко хлопнул в ладони.
Еще один раб, согнувшись так, что косичка волос касалась пола, вырос будто из-под земли.
— Позвать Юлдуз-хатун! Пусть поторопится сюда! Как есть! Не переодеваясь!