— Следовательно… — чуть нетерпеливо прервал размышления хана Субудай-багатур. — Что теперь, Повелитель? Мы и дальше будем торчать здесь, или, наконец-то отправимся к берегам Итиль-реки? — за подобный тон казнили бы каждого, но Раненому Барсу прощалось и не такая бесцеремонность. Еще бессмертным Чингизом...
— Ты прав, аталык, — гораздо веселее ответил джихангир, которому сразу вернулась вся властность и строгость. — Мы отправляемся! Наши кони достаточно отдохнули. Время настало! В поход!
Сказав это, Саин-хан обвел взглядом собравшихся и увидел вокруг одни лишь улыбающиеся и счастливые лица.
Субудай-багатур, Раненный Барс, радовался, что наконец-то закончилось бесконечное ожидание, и он опять помчится на своей железной колеснице впереди непобедимой орды.
Юная жена хана, Юлдуз-хатун, была счастлива, что послушалась хорошего совета и снова сумела угодить своему мужу. Поэтому ей достанется еще одна капля его благосклонности.
И Лахе, маленькая китаянка присоединялась к радости госпожа. Все же, добрая госпожа — половина счастья даже для вольной прислуги. А для рабыни — мечта всей оставшейся жизни...
А Бекки, старый ведун, радовался, что еще немного сможет наслаждаться солнцем и небом. Будет вдыхать ароматы трав и опьяняющий запах конского пота. Что горло его еще не раз увлажнится кумысом, а губы почувствуют сочную нежность молодой баранины...
О, каверзные Боги... Какая злая ирония! Решение, которое вскроет бесконечный поток бед и горя целым народам, прольет реки слез и моря крови, нашествие — которое славяне тысячелетиями будут вспоминать, как самые страшные годы своей истории, — сейчас принесло полудюжине людей крохи радости и немного счастья.
Глава 15
ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ 6745-го.
ПРАВЫЙ БЕРЕГ РЕКИ ИТИЛЬ. ГОРА УРАКА
Роскошный шелковый шатер непобедимого джихангира монгольского войска Саин-хана раскинулся около небольшого шумного ручейка, который весело сбегал склоном высокой и мрачной горы Урака. Замечательный гнедой конь бил копытом рядом с расшитым золотым гарусом пологом, который прикрывал вход внутрь. Ветер был ханским любимцем, и Батый редко позволял оседлать для себя другого скакуна. Вот и сейчас, услышав нетерпеливое фырканье, сам хан вышел наружу, с куском ржаного коржа в руке.
Невзирая на ужасающий ураган, который пронесся над рекой прошлой ночью, утро выдалось на удивление погожим, а чистое, словно вымытое небо мягкой голубизной предвещало хороший день.
Вокруг сжималось плотное кольцо из юрт тургаудов «Непобедимого» тумена, но Арапша неизменно выбирал место для стойбища так, чтобы шатер повелителя оказывался на пригорке, — и хан мог осматривать окрестности над верхушками юрт, оставаясь незаметным для глаз врагов.
Гора Урака высилась совсем рядом, и шаманы повелителя грома Хоходой-Моргона, которые обитали в ее пещерах, который день с ужасом взирали на море юрт и кибиток, что затопило берег могучей реки. Со страхом ожидая того часа, когда глаза джизхангира глянут в их сторону. И напрасно.
Отбирая все у половецких ханов, а их самих, с людьми, ставя в первые ряды своего войска, суеверный Саин-хан сурово запретил обижать шаманов, чтобы те не настроить против монголов своих богов. А теперь он готовился к встрече с прославленным прорицателем Газуком — желая выслушать его мнение, о тайне, увиденной во сне хурхе Юлдуз. Но все откладывал. Тысячелетний колдун вызывал в душе молодого хана какое-то смутное беспокойство, и он, незаметно для себя, снова и снова выискивал уважительные причины, чтобы перенести эту встречу на следующий день. Но сегодня его трусость уже была бы слишком очевидна....