Батый вздохнул и оглянулся — не заметил ли кто случайно, недостойное отважного батыра, поведение? Потом поднял голову и перевел взгляд на узенькую щель в горе, которая служила входом в пещеру Газука. Из этой норы, если верить тому, что говорят пленные половцы, колдун, вылетает каждую ночь в степь, обернувшись большой белой совой, чтобы оглядеть мир. Часовые и в самом деле видели на фоне неба какую-то огромную птицу, которая в полночь пролетала над стойбищем...
(Этой ночью Арапша даже хотел снять ее стрелой, чтобы разглядеть вблизи, но вовремя вспомнил запрет хана и опустил лук).
В темном отверстии будто блеснула пара глаз, и Саин-хан раздраженно дернул плечом. Вечером он неосмотрительно пообещал своей Звездочке, что сегодня она наконец увидит знаменитого колдуна, а хан привык соблюдать свое слово, даже брошенное просто так, впопыхах.
— Арапша, — промолвил, не оглядываясь, — знал, что телохранитель всегда рядом, — Юлдуз-хатун уже проснулась?
— Да, Повелитель... — услышал в нескольких шагах позади себя негромкий ответ воина.
— Передай, пусть идет в мой шатер, а сам пошли нукеров на гору — за колдуном.
— Слушаюсь, Повелитель, — поклонился Арапша, но на мгновение задержался, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
— Ну? — нахмурил брови хан, не терпящий никаких промедлений в исполнении своих приказов.
— А если он будет упираться? — выдавил из себя темник. — Могу ли я применить к нему силу?
— Будет опираться? — искренне удивился Бату-хан. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то может перечить воле джихангира. Такое и монгольским ханам не прощалось, а здесь — какой-то половецкий гадальщик. Но на вопрос Арапши он не нашел причины рассердиться. Напротив, — молодец, что помнит о запрете обижать жрецов. И снизошел до подтверждения приказа. — Хоть за конским хвостом приволоките, но, чтоб сей же час был здесь!
Проведя тяжелым взглядом Арапшу, хан хлопнул ладонью по шее жеребца, от чего тот недовольно фыркнул и дернул головой, — круто развернулся и исчез в шатре. Плохое настроение опять начало захлестывать его. А это значило: если сейчас же никто не развеселит хана, то вскоре прольется кровь...
Сев на сафьяновые подушки, Саин-хан погрузил взгляд в огонь костра и задумался. Поход начался удачно, невзирая на упрямое высокомерие Гуюк-хана и тайное неповиновение благосклонных к нему мелких ханов. Войско непрестанно двигается на запад, и все больше земель вытаптывают кони монгольских воинов... Даже норовистая Итиль была вынуждена подчиниться его воле, и вот шатер джизхангира стоит на ее правом берегу. Дальше — земли уруситов и булгар... С каждым днем все больше драгоценностей приходится пересчитывать и перевозить его юртджи. А уверенности в своих силах и твердости, необходимой каждому военачальнику, Саин-хан почему-то так и не ощутил. Когда был рядом Субудай-багатур, Батый оживал и суровел, его поступки и приказы не разочаровали б и Потрясателя Вселенной; но оставаясь в одиночестве, — он погружался в водоворот досадных и тревожных мыслей. И тогда — лишь жестокая казнь, вид пролитой крови врага или предателя могли вернуть ему душевное равновесие. А еще — Юлдуз, его юная и нежная красавица-жена, своими сладкими ласками и милым слуху щебетом, как никто умела развеселить Саин-хана, вернуть покой его мыслям. Поэтому-то и шел он так часто в ее палатку, и оставался там на всю ночь.
Юлдуз… Звезда…
Полог шатра отклонился, и она вошла внутрь. Одетая в шелковую китайскую одежду, разрисованную пышными золотыми цветами лотоса, высокую бархатную шапочку, украшенную бисером, улыбающаяся и веселая, словно утреннее солнышко.