— И тебе тысяча лет? — сорвалось неожиданно с губ Юлдуз, что неожиданно осмелела, почувствовав доброжелательность в словах колдуна.
— Мне очень много лет, Нежный цветок ханского сада... Столько, что считать их слишком скучное дело, даже если в это время на меня будут смотреть такие дивные глаза, — поклонился молодой женщине Газук.
— Может, ты вообще бессмертный, — ехидно поинтересовался Субудай-багатур, прищуривая свой единственный глаз, — старый болтун?
Тот кто хорошо знал Изуродованного Барса, понял бы, что он готовит старику смертельную западню, и нужно быть очень осторожным, чтобы не попасть в нее. Но Газук легкомысленно позолил себя туда завлечь.
— Да, — ответил спокойно, не сводя глаз с Саин-хана. И было во взгляде колдуна что-то такое, от чего Батый недовольно поморщился и впервые, от начала разговора, откликнулся сам:
— Это можно легко проверить, дерзкий старикан... И тогда за бахвальство придется отвечать. Ты не боишься, предерзкий?
Газук не ответил, вероятно, поняв, что перегнул палку и теперь его уже ничего не спасет. Но отказываться от своих слов не стал, и глаз не отвел. Не позволяла гордость...
В шатре залегла такая глубокая тишина, что можно было различить дыхание каждого. И только немой поединок взглядов продолжался между монгольским ханом и половецким колдуном.
— Что ж, — вздохнул Саин-хан, — ты сам напросился... Я хотел всего лишь расспросить тебя, услышать какое-то пророчество, но теперь — не проверив правдивости прежних слов, — как смогу доверять сказанному дальше? Ведь так?
Ужас происходящего на ее глазах, дошел до сознания Юлдуз-хатун, и женщина тихо охнула, жалея понравившегося ей старика, но вмешаться не посмела. Словно ощутив ее сочувствие, Газук перестал меряться взглядом с ханом и посмотрел на нее. А потом мягко произнес:
— Благодарю тебя за заботу, Весенняя Ласточка, но все не так страшно, как кажется... — а после, обратился к Саин-хану. — Не сомневайся, Повелитель: у нас еще будет достаточно времени, чтобы продолжить беседу... И ты услышишь ответы на вопросы, которые хочешь задать...
Старик говорил с такой уверенностью, что Батый даже заколебался на мгновение. Но потом упрямо мотнул головой и щелкнул пальцами.
На поданный знак в шатер вошел Арапша в сопровождении двух тургаудов.
— Убей его, — несмотря на вспыхнувший интерес, хан приказывал с деланной ленцой.
Арапша выхватил меч и занес оружие над головой несчастного. Однако прежде чем острое лезвие коснулось шеи колдуна, тот успел вскинуть руку.
— Одна просьба, Повелитель!
— Ну, что еще? — улыбнулся Батый. — Ты передумал испытывать свое бессмертие? Похвальная рассудительность... Но, к сожалению, — запоздалая. Я никогда не меняю принятых решений. А кроме того, мне захотелось воочию убедиться в правдивости разговоров о вечной жиз...
На насмешливые слова Газук ответил столь гордым взглядом, что хан запнулся на полуслове.
— Я не передумал, Мунке-Сал, — молвил совершенно спокойно. — А всего лишь хотел лишь попросить, не отрубать мне голову, а заколоть или зарезать. Можно даже прямо в сердце. А прошу об этом по той единственной причине, что такая смерть меньше отнимет времени для оживления. Да и для женских глаз зрелище будет не столь отталкивающим. Вот и все...
Саин-хана, готового выслушать какую-то побасенку, о том, почему именно сейчас нельзя убивать колдуна, и почему обязательно нужно подождать другого, более подходящего часа, например полнолуния или еще чего-то такого, — поразило спокойствие Газука, и он кивнул Арапше:
— Сделай, как старик просит.
Воин поклонился, перехватил меч обеими руками, направляя острие в спину колдуна, подождал мгновение, но поскольку больше никто не задерживал его и не отменял приказ, сильно ткнул острием перед собой.