— Именно поэтому давние Боги и просмотрели Безымянного. Они тоже ни на мгновение не верили, что кто-то клюнет на подобную сказку.
Саин-хан немного помолчал, что-то взвешивая в мыслях. А затем промолвил задумчиво, но уверенной твердостью в голосе.
— Нет, я предпочту умереть счастливым, чем надеяться на счастье потом... Боги любят подшутить. Спохватишься, а изменить уже ничего нельзя...
— Хвала Сульде! Он не ошибся в тебе, Отважный воин! — низко поклонился хану Газук. — Ведь я здесь именно по его воле. И рад, что мы сможем прийти к согласию.
— Договориться? — удивленно переспросил Саин-хан. — Бог Войны хочет от меня какой-то услуги?
— Еще бы, — вмешался, хитро прищурив единственный зрячий глаз, Субудай-багатур. — Вспомни, Непобедимый, что минутой раньше сказал этот раб. Сила богов в количестве тех, кто верит в них! И именно здесь ты можешь оказать Сульде огромную помощь!
— Я не проповедник! — надменно распрямился юный джихангир. — Я — воин! Хан!
— Да, Мунке-Сал, и не какой-нибудь, а внук самого Чингиза! — поторопился вступить в разговор старик, предпочитая, чтобы Саин-хан узнал об условиях соглашения от него, а не от своего аталыка, который похоже, обо всем догадался. — И поэтому ты, лучше всех сможешь сократить число сторонников Единого. А кому, как не полководцу и правителю знать, что порой иметь меньше врагов лучше, чем — заполучить много друзей...
Джихангир пристально глянул на Газука и медленно кивнул. Такие доводы он понимал.
— Правда, это в моей власти и не унизит чести воина... Хотя, предпочитаю убивать тех, кто поднимет против меня оружие, нежели тех, кто отдается на милость победителя. Зачем портить собственное добро?
— Мудрые слова и достойные Повелителя мира, — опять поклонился Газук. — Рабов и не придется убивать. Достаточно тех, которые погибнут в битве. А когда твои тумены узнают, кто поддерживает их в бою, то число сторонников Сульде вырастет и без проповедей...
— Следовательно, — опять вмешался аталык, — если я еще не разучился понимать слова, речь идет о некотором соглашении... Саин-хан будет уничтожать сторонников Единого и числом своих воинов увеличивать приверженцев прежних богов, это понятно. А что предлагает за это джихангиру монгольского войска всемогущий Сульде?
Субудай-багатур был только воином, и поэтому все невероятное, волшебное, хотя и очевидное, вызывало у него подсознательное сопротивление. Он верил степям, резвому скакуну, острому булату в руке... Верил в победу и смеялся, когда видел последний ужас в расширенных зрачках врага. А все эти гадальщики, бессмертные колдуны, старые и новые боги, были ему непонятные и — подозрительные. И если бы не непреодолимая тяга его ученика к разным пророчествам, то Субудай-багатур уже давно приказал бы перетопить их всех одного за другим, а нажитое добро, обманом выманенное у других легковерных, — разделил бы между преданными воинами. Но Батый хотел их слушать, и приходилось с этим мириться.
Субудай-багатур украдкой поглядел на юного джихангира и тихонько вздохнул... Все-таки внуку далеко было до деда.
— Скажу... — лицо колдуна остепенилось, взгляд сделался пустой и темный, будто вода в глубоком колодце. — Но сначала немного пророчества. Ведь вы именно для этого меня позвали.
Газук возвел руки вверх и промолвил уверенно и твердо:
— Могучий и непобедимый Саин-хан покорит все народы, на которых упадет взгляд его глаз. Его слава сравнится со славой Чингисхана, а имя — веками с ужасом и почтением будут вспоминать те, чьи родители погибнут под мечами монгольских воинов, а их невесты и сестры станут рожать черноволосых, скуластых и смуглых байстрюков.
— Это значит, что мне покорится весь мир? — едва сдерживая возбуждение, восторженно произнес Саин-хан и бросил быстрый взгляд на своего учителя, будто приглашая его порадоваться вместе. — И я смогу напоить своего скакуна водой из Последнего моря? Сумею исполнить мечту деда?