Саин-хан задумался.
— И из палатки никто не выходил?
— Сова вылетела... Белая. Я сначала хотел ее подстрелить, но, как можно, без приказа?
Хан кивнул.
— Что ж... Наверно, старик все сказал, что хотели сказать мне его Боги... Оседлать саму Смерть?! Страшно... Но может ли быть большая честь для воина?! — произнес Батый задумчиво. А потом прибавил, обращаясь к Субудай-багатуру. — Ну что, учитель? Кажется мне, пришло время отправляться дальше? Поднимай тумены. Пора в путь! И еще... — джихангир неуверенно хмыкнул, — оставьте припасов для шаманов Хоходой-Моргона..
— Слушаюсь и повинуюсь, — подхватился на ноги старый воин. — Не беспокойся, повелитель…
— Вот и шевелись. Запрягай свою железную колесницу... Князья урусов вскоре покорно встанут перед нами на колени.
— Хвала Богам! — воскликнул Субудай-багатур. — Я снова слышу голос Повелителя.
—Да! Хвала им… Клянусь, памятью деда, что утолю жажду небожителей горячей человеческой кровью и горькими слезами! И пролью их столько, что Богам придется научиться плавать, чтоб не захлебнутся…
Глава 17
ЗИМА 6748-го.
ОКОЛИЦА ГАЛИЧА.
Впору скошенное и не пересушенное сено из лесных трав было пышным, как и косы женщины, лежащей на нем. А пахло так дурманящее, что мысли в голове путались, будто от крепкого меда. И в крови начинал бурлить такой вар, что целой зимней ночи оказалось мало, чтобы полностью остудить его. Нежные руки красавицы бессильно упали, словно перебитые крылья птицы. Зеленые глаза заволокло хмельным туманом. Но Найда никак не унимался, — будто догадывался, что все это безумное счастье даровано в последний раз… Пока Руженка не попросила пощады...
Он некоторое время еще пытался расшевелить подругу, но, не почувствовав ответного желания, разочарованно вздохнул и отодвинулся. Провел благодарно ладонью по бархатистой груди и бережно прикрыл тулупом. Ночь выдалась морозной, поэтому холод пронимал даже в глубине стога. Особенно теперь, когда они разомкнули объятия, и любовный жар постепенно угас. Потом сладко, до хруста в костях, потянулся и привалился под мягкий бочок возлюбленной, желая немного вздремнуть. А там — и вовсе уснул. Да так крепко, что не услышал, как захрустел хворост под тяжелым сапогом. И пришел в себя только после того, когда знакомый, но совершенно неуместный здесь и сейчас голос разъяренно заорал снаружи:
— Вылезай, голубушка! Покажи клювик из гнездышка! Долго веревка вилась, а все ж кончик оборвался!.. Больше не удастся, меня за нос водить!! Вылезай! Курва!!! Покажи глаза бесстыжие! Вылезай, говорю, подстилка подзаборная!
— Ой, мамочка! — подхватилась Руженка, разморенная спросонья, не понимая толком, что происходит. Снится ей все это, или в действительности? И суетливо взялась рыть в сене норку. Потом припала к отверстию и ойкнула осмысленно. Правда, не так испуганно, как раздраженно.
— Мало того, что сам приперся, он еще и полоумных братьев приволок! Мерин выхолощенный... Мог бы тогда уж и все Подгородье созвать.
Найда обеспокоено присвистнул. Юхим Непийвода таки выследил свою неверную женушку... И его — вместе с ней. Что ж, этого рано или поздно следовало ожидать. Вор и наказание — неразлучная пара... Именно так издавна приговаривают галичане. Хотя, в данной истории не так просто уразуметь: кто, кого и у кого украл первым? И Найда только воротил, пусть частично то, что ему принадлежало по праву…
Стараясь не подымать лишний шорох, парень принялся торопливо одеваться. Выйти на разговор к разъяренному мужу все равно придется, так лучше приготовиться. Хоть штаны надеть.
— А ты чего застыла? Одевайся, — прошептал Руженке, но молодка только сжимала руки и покусывала губы. Обычно решительная и упрямая, она в один миг потеряла весь свой нрав и превратилась в испуганного ребенка, которого родители поймали на плохом поступке. Накажут или нет, еще неизвестно, но уж отругают от души. Еще и при чужих людях краснеть заставят. Поэтому, Руженка не только кипела от бессильной ярости на собственного мужа, который поступил с ней так несправедливо (у женщины всегда виноват мужчина; не тот — так этот). Но еще и думала: как избежать молвы, чтоб не краснеть под пересудами соседок. И самым досадным и подлым во всем было то, что имея подобного мужа, ни одна из «праведниц» не смогла б соблюсти верность. Но разве признает которая? Разве изречет хоть одна кумушка слово в ее защиту? О, нет! Напротив... С еще большим наслаждением будет глумиться и втаптывать в грязь. Чтобы отомстить за собственную нерешительность. Успокаивая зависть! Хочется, небось, и самим вкусить запретного?.. Хоть разочек?.. То-то и оно…