А Юхим захохотал во второй раз.
— Глупая подстилка, ты думаешь: я отравил тебя? А дудки! Думаешь: опять удалось убежать от меня и уже навсегда? Даже не надейся... Я отпущу тебя только после того, как сам потешусь всласть, или когда красота твоя увянет и больше никому не будет нужна.
— Что же ты дал мне? — в голосе Руженки зазвенел ужас. — Приворотное зелье?!
— Зелье? — Ефим засмеялся еще веселее. — Да... Именно зелье. Но не приворотное, а — волчье! Это вернее! Потому, что отныне ты каждую ночь будешь волчицей и моей самкой... И никто в мире больше не будет существовать для тебя. Любого мужчину, который захочет притронуться к тебе, ты загрызешь…
— Нет! — в отчаянии воскликнула Руженка. — Нет! Не надо! Лучше умереть!
— А вот мы поглядим, — зловеще прошептал Юхим. — Смотри-ка, вот уже и одежонка твоя готова. Сам Велес хочет на тебя ее примерить.
Перед ними и в самом деле, из воздуха соткалась фигура могучего человека в красном как жар плаще, с длинными черными волосами, что густым смоляным дымом струились на его плечи. Такие же усы и борода делали лицо Черного Бога белее снега, а глаза казались выжженными ранами. В руках Велес держал волчью шкуру. Какое-то время бог любовался красотой молодицы, и нечто — словно колебание или осуждение — мигнуло в его глазах, но боги тоже вынуждены повиноваться обычаям.
— На колени! — приказал Велес Руженке.
Та хотела попросить милосердия, но слова так и не выбрались наружу, зато ноги женщины послушно подогнулись, и она с тихим рычанием опустилась на четвереньки.
Мгновением позже Велес накрыл ее волчьей шкурой.
— Носи, как собственную, — произнес повелительно. — Сегодня привыкай, а от завтра и до скончания века будет так: день — для мужа, ночь — для зверя! — и исчез. А вместо Руженки перед Юхимом возникла молодая, сильная волчица.
— Вот и все, любимая, — улыбнулся Юхим. — Давно следовало так сделать... Теперь ты только моя… и душой, и телом!
Волчица прижала уши, легла ниц и неумело, завиляла хвостом...
Глава 19
Домой Найда возвращался словно во сне. Все, что случилось с ним, — казалось каким-то страшным бредом. Руженку будто кто-то подменил. А поскольку парень не чувствовал за собой вины, то, поддаваясь уговорам извечного мужского самолюбия, готов был признать, что молодая женщина и в самом деле решила бросить его. От страха перед наказанием, или подчиняясь иному капризу, — не существенно. Но — бросить! И Найда чтобы не обезуметь от жгучих мыслей, стал убеждать себя в том, что, вероятно, люди правду говорят: «все женщины хвойды, и надеяться на их верность — пустое дело, — особенно, если они уже имеют в этом деле кое-какой опыт».
Отворив двери родной хаты, Найда облегченно вздохнул, так, словно все тревоги и неприятности остались за порогом. Но наткнулся на укоризненный взгляд матери, что так и придавил его к дверному косяку.
— Уже не спите? — брякнул первое, что пришло в голову.
Матушка неодобрительно покачала головой.
— Вот еще, — фыркнул раздраженно. — Маленький я, что ли?
— С малым было меньше хлопот.
— Мама, ну что вы такое говорите, — не сдавался Найда. — Неужто и погулять нельзя? Вы вспомните, как сами с отцом молодыми были. Тоже, вероятно, до зорьки прохаживались?
— Отца вспомнил! — всплеснула руками Христина. — Постеснялся бы, лоботряс! Отец твой на чужих жен никогда заглядывался? А ты? Совершенно от рук отбился! Да если б Опанас не болел, намял бы он тебе сейчас чуба! Бесстыдник! Коль самому на все плевать, хоть о нас бы подумал... Как людям в глаза смотреть? Перед Юхимом не стыд?