— О каком сне ты говоришь? — попробовал отмахнуться Найда, что и в самом деле не чувствовал сонливости.
— О, крепком и целебном... Доверься мне. Я знаю, что говорю. Твое время еще не наступило. Спи...
Глава 20
ИНТЕРМЕЦЦО
(СОН НАЙДЫ КУНИЦЫ)
Лес спал. Столетние дубы и сосны укутанные толстым слоем инея, в снежных шапках, сугробах выше колен, тихо дремали, потрескивая от мороза, будто беспокойно ворочались во сне. Хрустальный глаз луны холодно осматривал его из черного бархатного неба и, вместе с мириадами мерцающих точек, заливал все мертвенным белым сиянием. От этого ледяного света мороз еще безжалостнее хватал за плечи, забивал дыхание.
Найда изо всех сил несся по лесу...
Точнее, бежала его, охваченная неописуемым ужасом, душа. Из последних сил, волоча за собой усталое, истерзанное тело, которое едва-едва переставляло ноги, проваливаясь в снежные заносы, — то по колени, а то и до подмышек. Он бежал, полз, карабкался, вытаращив ничего не видящие глаза. Каждая косточка его тела, каждая мышца, были устремлены вперед, прочь, подальше от кошмара, оставшегося позади. Там, куда все время дергалась взглянуть голова, но так и застывала при наималейшем движении, а ноги сразу же наддавали ходы. Льняная рубашка прилипла к спине, мокрая от ледяного пота, и человеком трясло, словно в лихорадке, а волосы шевелились под сбитым набок шлемом. Он знал, что неминуемо погибнет, но понимал также и то, что будет жить так долго, пока сможет бежать... С каждым шагом, выигрывая у смерти еще одно мгновение, еще один вздох.
Рот у Найды был широко разинут, и мужчина, вероятно, кричал бы от ужаса, если бы сжатое судорогой горло еще подчинялось мозгу. А так — лишь хриплый скулеж, жалостное щенячье повизгивание изредка нарушало покой сонного и безучастного леса.
Дикий, неистовый вой волка-одиночки, вышедшего на охоту, разорвал ночь, предостерегая каждого: чтобы не смели касаться его добычи.
Подстегнутый этим воем, Найда совершил огромный прыжок, зацепился об спрятавшуюся под снегом ветку, упал в сугроб и сильно треснулся лбом в невидимый под снежной одеждой пенек. Давно отстегнутый шлем спас его от смерти, однако сам слетел с головы и пропал в заносах.
Нет ничего доброго — что бы не вышло на зло... Или наоборот?
Воин медленно поднялся, встряхнул кудрями и сразу же поморщился от боли, но зато, в его обезумевших глазах, появился первый проблеск мысли.
Он стоял на небольшой опушке, перед очень высоким исполинским дубом.
Руководствуясь скорее инстинктом, чем трезвой мыслью, Найда подскочил к дереву и из последних сил покарабкался вверх. Пролез сажен шесть-семь, посмотрел вниз и, остался неудовлетворенным, после чего поднялся еще на несколько локтей и только там удобно примостился на толстой ветке. Однако, и этого ему показалось недостаточно, потому что Найда снял с себя длинный шерстяной кушак и крепко привязался к стволу дерева. И только после этого — перекрестился и облегченно вздохнул.
Безумие постепенно покидало его разум, и застывшая маска ужаса сползала с лица мужчины.
Он осознавал, что обречен. Потому что высидеть неподвижно на таком морозе, пока солнце развеет ночные ужасы, не удастся никому. Но эта смерть была проста, понятна и, если верить слухам, даже приятная... В отличие от той — страшной и неумолимой, что постигла всех его товарищей. И когтей и клыков которой он сам едва избежал.
Найда опять вздохнул и, прогоняя от себя кровавые воспоминания, начал молиться:
— Отче наш, иже еси на небеси, да славится имя твое, да придет царствие твое, да сбудется воля твоя святая, яко на небесах, тако и на земле. Хлеб наш насущный дай нам днесь. И оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избавь нас от…