А потом как-то все улеглось и утихло, и мы дня два ходили обессиленные, бледные, нежные, не было сил даже разговаривать, и после этого он опять куда-то умотал, и теперь уже с концами, а у меня появилась новая забота: Машка.
И если Сашка родился 20 августа 1991 года, то Машка ни в чем не захотела уступить брату и явилась в мир 17 августа 1998-го. От описания ее первого года жизни я избавлю и себя, и читателя.
Я уже знала, что он где-то… дай Бог памяти… нет, не в Кувейте и не в Косове… нет, не помню.
Меня встречали из роддома сын и мама, и сын был насуплен и ощущал себя старшим мужчиной в доме. Сначала у меня жила мама, и мы проедали мои тощенькие докризисные запасы. Потом я наладила тухленькую модемную связь и стала работать дома, посылать тексты почтой, тогда это еще было ново, а за деньгами ездила с Машкой. Самое гадкое, что и работы почти не было, я тогда в чем только не отметилась, вплоть до компьютерного набора текстов и редактирования чужих дипломов. А один раз меня не пустили в офис крупной компании, куда я пришла за гонораром от корпоративного издания: с детьми не положено! Гонорарную ведомость и деньги мне вынесли редакторша ко входным дверям.
А он где-то ездил, писал репортажи, получил награду от Союза журналистов, лежал в больнице с простреленной ногой, давал интервью иностранным коллегам, опять пропадал где-то в блиндажах, землянках, развалинах, какие-то грады, какие-то скады, какие-то лорды Джадды, противопехотные мины, Совет Европы, какие-то выборы, не могу, не хочу, устала, не могу больше. Плюйте на меня, осуждайте меня, я сгорела, я не смогла, я не стала настоящей солдаткой. Зато я стала конем в пальто.
Пропущенная строфа об упавшем стенном шкафчике.
Шкафчик вешал Сережа. Что-то ему в стене мешало — возможно, непредвиденный кусок арматуры. Муж сделал в стене пятнадцать дыр, и все оказались слишком мелкие для наших жирных дюбелей и полуметровых саморезов, идти за новыми Сережа принципиально отказался. Он вгонял дюбель до середины, отрезал остальное ножом (нож у него был особый, походный, в специальных кожаных ножнах; он всегда сам его точил, а потом пробовал остроту, срезая волоски у себя на руке; на остальные ножи в доме он не обращал внимания). Вкручивал саморез, который оставался наполовину торчать из стены. Потом на эти саморезы был повешен кухонный шкафчик. Он у меня звался Дамокловым. Я всегда говорила Саше: не лазь в Дамоклов шкафчик, там ничего твоего нет! Он не верил.
Однажды Саша методом исключения вычислил, что конфеты спрятаны именно там.
Я писала, как щас помню, статью о том, как важна для бухгалтеров профессиональная переподготовка и знание GAAP. Какая-то бухгалтерская организация давала нашему изданию под это дело модуль. В кроватке кряхтела Машка, но еще не просыпалась, и я торопилась покончить с бухгалтерами, пока она не взревет. Сашка шуршал на кухне, и орать ему я не хотела, чтобы не будить Машку. И вдруг вся кухня взорвалась грохотом. Оглушительный хххххряп большого падения, потом серия мелких хрясь, тррысь, бумс, рушится мебель, череда мелких ударов, с глухим треском колется толстое стекло, шуршит, сыплется крупа…Затем тишина, за которой явственно рисуется непоправимое.
— Саша, ты живой? — завопила я, и вслед за мной завопила Машка. Мне никто не ответил.
Я метнулась на кухню, где сидел живой, но очень белый мальчик с набухающей синей блямбой на коленке. В комнате заливался телефон: нижняя соседка хотела знать, что за безобразие. Минут пять мы с Сашкой потрясенно обнимались.
Это фуфло встало на табуретку и потянуло Дамоклов шкафчик на себя, желая заглянуть повыше. Как он уцелел — он не помнит. Мне осталась кухня, залитая заваркой из разбитого чайника. В разливах заварки мокли ярко-желтые салфетки и осколки тарелок, зверский сухой корм, разбитая банка меда, баночки специй, кулинарная книга, пакет соли, сверху припорошено аптечными травами.
Я выгнала Сашку заниматься Машкой, принесла таз и тряпку, влипла тапками в медовую лужу. Разулась, закатала штаны, — проще ноги потом отмыть… Через пять минут по ногам вверх поползли красные волдыри, зачесались руки, — мед? травы? зверский корм? — я побежала мыть руки-ноги и глотать кларитин, но поздно — конечности раздулись, пальцы растопырились, как сосиски, и я уже могла только непрерывно чесаться…
Когда пол был отмыт, тапки отстираны, дети разняты, отшлепаны, умыты, утешены и уложены, а бухгалтеры дописаны и отосланы, я достала конфеты, которые были на самом деле спрятаны у меня в секретере за коробкой с клубками и мулине, и все съела. И никому ничего не оставила. Было пять утра.
Быстро и неправильно
Почему этот сценарий повторяется с таким постоянством? Вот я смотрю свои старые дневниковые записи.
«Ремонтники меняли сливную трубу под раковиной и смеситель, залили соседку снизу, собака на прогулке жрет траву, а дома потом блюет на мой любимый коврик. У кошки понос, вода по стояку перекрыта, я ношу ее ведрами от соседей напротив, садик закрыт на карантин по кишечной инфекции, у Машки идет кровь из носа, на кухне опять пахнет газом, а мне звонят с работы и кричат, чтобы я немедленно приходила, потому что план номера весь переделали, у меня снимают полосу, надо из двух сверстанных и вчера еще подписанных делать одну». Это два года назад.