Конаково. Кусочек лета
Хочется сохранить воспоминания о четырех летних днях. Они выпали из обычной жизни и стали драгоценными в ряду прочих дней, которые в сравнении с этими четырьмя кажутся тусклыми и обыденными.
Понедельник и вторник одной июльской недели и то же на следующей — вот что я собираюсь увековечить на бумаге. Пока буду вспоминать и подбирать слова, еще раз переживу их, в этом, наверное, главная цель моих «мемуаров».
Чтобы не усложнить себе задачу, буду просто вспоминать самые яркие эпизоды и картинки, может быть, даже не в том порядке, в котором они происходили. Ни сюжета, ни формы, ни сверхзадачи — только впечатления, только то, что придет в голову. Импрессионизм, так сказать. Что-нибудь да получится...
…Там была Волга во всей красе, там был изумительной сосновый бор — настоящий «шишкинский», была огромная, зловещая, багрово-желтая луна (первый приезд совпал с полнолунием); были великолепные панорамы цветущих лугов, высокое небо, воздух, полный запахов цветущих июльских трав; была тишина, настоящая тишина, в которой каждый звук слышен отчетливо, со всеми оттенками и послезвучиями. Но все эти мощные, можно сказать, всеобъемлющие впечатления теперь кажутся мне фоном для маленьких картин и событий, из которых, собственно, и сложились эти прекрасные дни.
Муравейник
Утром последнего дня, когда все еще спали, я пошел гулять по дачному поселку. На участках пусто, погода сумрачная, похоже на близкий дождь, и все же во мне — тихая полусонная радость, истома во всех членах и ожидание чего-то хорошего. Наша дача — на предпоследней линии, а за последней – лес стеной: мохнатые суровые ели с острыми верхушками, словно декорации к спектаклю о древней Руси, о разбойниках, о Бабе Яге и сером волке.
Свернув на последнюю, ближайшую к лесу «улицу», я как раз встретил «волка» — огромного рыжего пса, стоявшего посреди дороги. Он внимательно осмотрел меня, поднял большую лобастую голову и потянул носом воздух. Стояла такая тишина и было так странно появление этого пса, что я не удивился бы, если бы он спросил меня хриплым басом: «Чего бродишь спозаранку? Ты чей? Из Москвы, что ли?» Я пошел прямо на него, он отступил, но долго еще я чувствовал на спине его угрюмый взгляд.
Иду, а лес — рядом, подать рукой. Между нами всего лишь полоса высокой, в рост человека травы, в основном, крапива и иван-чай. Я высмотрел тропинку: примятые стебли уже поднялись, но было видно, что здесь кто-то, ломая иван-чай, заходил в лес. Отчего не воспользоваться этой тропинкой и мне? Вперед!
Мокрые узкие листья хлещут по щекам, кусается крапива, под ногами хлюпает, но я упрямо продираюсь к цели... Тропинка делает зигзаг и ведет к подобию мостика через канавку. Доски гнутся до воды, и я прямо с мостика прыгаю вперед... Еще несколько шагов, и, вырвавшись из холодных объятий мокрой травы, ступаю на сухую опавшую хвою, которая приятно пружинит под ногами.
Лес — вот он, передо мной. Я уже могу дотронуться до него рукой, что и делаю. Шершавый бок ели – первое ощущение Леса. Я чувствую, что прикоснулся к чему-то живому, огромному, величественному, живущему в другом измерении и даже в другом времени. Делаю еще несколько шагов, и попадаю как раз туда, в другое измерение. Дачные участки, розовые кудряшки иван-чая, низкое заплаканное небо — кажется, этого вовсе нет. Иная вселенная окружает меня. Очень тихо, лес пуст, недвижим. И вдруг у меня возникает чувство, что за мной пристально наблюдают — меня заметили. Лес не возражает против моего присутствия, но я должен подчиниться его законам, как бы врасти в него. А у меня и нет ни малейшего желания выделяться, проявлять свою индивидуальность, наоборот, хочется стать как можно незаметнее, слиться с этим сумрачным миром, стать его необходимой частью, такой, например, как огромный муравейник, возвышающийся буквально в нескольких шагах от опушки. Он возведен вокруг остатка срубленного дерева, и пенек стал центром этого муравьиного мегаполиса. Его вершина на уровне моей груди, и мне не надо даже наклоняться, чтобы рассмотреть это циклопическое сооружение.
По тщательно утрамбованным и обложенным сухой хвоей бокам, на срезе пня проложены проспекты и улицы, из глубины на поверхность выходят отверстия вертикальных шахт, и по этим бесчисленным путям, не спеша, но и не останавливаясь ни на миг, движутся жители лесного Вавилона.
Я стою, завороженный совершенством, порядком и слаженностью всех компонентов этого удивительного организма. Муравьи движутся словно под какую-то неслышимую музыку, в каком-то сложном ритме, понять который мне, вполне квалифицированному музыканту, не дано, но я чувствую, что он есть, этот ритм, есть музыка, которая руководит миллионами жизней маленьких черно-рыжих существ, их сочетаниями и противостояниями, началами и концами. И мне приходит в голову, что именно благодаря этой вечной музыке, которая звучит в природе, время от времени возникают творения человека, которые ошеломляют своим совершенством как раз потому, что навеяны природой, «подслушаны» у нее. И чем яснее человеческий гений улавливает музыку природы и может поведать о ней другим — все равно, звуками ли, красками или словами – тем более он велик и современен. Поэтому самый великий композитор — Бах, он ближе всех подошел к постижению этого вечного великого закона жизни.