— Разумеется, мой герцог. — Сапсан с трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Об «основной армии» он слышал впервые. Итак, столичные интриганы победили. Он, зачинатель сил охраны аквилонского пограничья, отстранен от командования собственным детищем. Вместо Легиона теперь он возглавит вспомогательный отряд наемников, а когда их придется после окончания кампании распустить… Опала, отставка…
Сапсан не знал слов страшнее. «Я еще поборюсь, — подумал он зло, прислушиваясь к возмущенному ропоту своих командиров, слышавших последние фразы, — без меня граница развалится, варвары сомнут все кордоны и богатейшие провинции Внутренней Аквилонии обратятся в пустыни. Уж за пиктов и киммерийцев можно быть спокойным — их сдерживает один только Легион. А командовать Легионом могу один только я. Митра, да тут и волноватьсянечего. Все эти столичные хлыщи, только и способные, что звенеть перстнями да болтать языком, провалят уже эту кампанию, и им не поможет ни одна дополнительная армия, ни целый десяток».
Успокоив себя таким образом, Сапсан отдал указание офицерам продолжать учебные занятия и направился вслед за Орантисом Антуйским в его палатку. Наступал вечер, и как было обещано, явился Атли, вместе с которым предстояло отбыть Сапсану и юному Эйольву.
Атли привел с собой четверых из своей знаменитой в этих краях вольной дружины. Словно стая полярных волков, они жались к своему вожаку, держа руки поблизости от оружия и с нескрываемой ненавистью обводя глазами лагерь грозного Легиона. Не трудно было понять, зная нехитрую душу северян, что они чувствуют себя в захлопнувшейся ловушке с того момента, как за их спинами хмурые стрелки-боссонцы затворили ворота и проводили ваниров и их сани недобрыми взглядами.
Вожак же чувствовал себя в аквилонской крепости совершенно спокойно или же, проведя не один год среди хайборийской цивилизации, научился так же, как и ее дети, скрывать свои истинные чувства. Он прикрикнул на собак, затеявших грызню, сулившую долгое распутывание упряжи, совершенно хозяйским жестом сорвал с рыжей шевелюры шлем и расположил его на санях среди каких-то тюков и бочонков. Рядом с рогатым чудищем расположился и щит.
Словно не замечая угрюмых, сверлящих затылок взглядов пограничников, с молоком матери впитавших если уж не ненависть, то — опаску к жителям Нордхейма, Атли широко улыбнулся заходящему солнцу и направился к шатру командира Легиона. Четверо воинов его ватаги остались возле саней, подчеркнуто внимательно следя, чтобы громадные белоснежные псы Ванахейма не устроили грызни ни между собой, ни тем более со сторожевыми псами легионеров, что подозрительно принюхивались к чужакам, сбиваясь в стайку неподалеку от стоянки ванирской упряжки. В этой сумрачной и жестокой земле, где гость зачастую оказывался вражеским лазутчиком, а попутчик — будущим врагом, собаки и люди вели себя совершенно одинаково, разве что одни из них были не в пример хитрее и приспособленнее к суровостям пустоши, к тому же на их стороне всегда было холодное железо, вторые же не умели скрывать своей вековечной мучительной боязни чужих и без лишних отступлений начинали глухо ворчать, скалить клыки и поплотнее сбиваться в тугой ком пока еще оборонительной агрессии, коготь к когтю, клык к клыку.
Вокруг четверки нордхеймцев собралась добрая сотня порубежников, которые хмуро переглядывались, нарочито громко обсуждая вооружение и одежду пришельцев. А обсуждать было что. Четверка дружинников представляла собой великолепный образец вековечного врага хайборийского мира, каждый из них был природным хищником без липших мышц, словно бы слепленным Имиром из одних жил, костей и тугих канатов.
Все они, выказывая презрение суровому климату, были без плащей и накидок, в одних только меховых куртках, стянутых поясами и портупеями. Хлопья снега били в незатянутые шнуровкой вырезы, из которых выглядывали многочисленные варварские амулеты и обереги, клыки и когти могучих полярных медведей, нанизанные на бусы, нити которых сплетены были из такого материала, что их владельцам позавидовал бы любой пикт-людоед с берегов Западного океана.
На бычьи шеи спускались кудлатые огненные бороды, в которых сверкали кристаллики льда, глаза по-звериному поблескивали в прорезях рогатых шлемов, не глядя куда-то в одну точку, а словно бы сквозь обступающую их толпу, стремясь охватить все возможное поле битвы. Меховые высокие сапоги, перетянутые ремнями от лодыжек почти до колен, еще более усиливали звериное впечатление от варваров.
В штанах же дружинники позволили себе разнобой пристрастий — были тут и дико контрастирующие с образом полярного Нордхейма шелковые гирканские шарова-ры, под которыми угадывались в лучах беспощадно правдивого вечернего светила волосатые мускулистые ноги, были и явно трофейные короткие брючины от костюма немедийского верхового, по отдельности закрепленные на бедрах все той же подозрительной шнуровкой, и пара традиционных северных юбок белого нежного меха королевских котиков, разрисованных сине-зелеными письменами, более похожими своими ломаными значками на обухи топоров и перекрестья мечей, чем на буквы или руны Асгарда.
Защитного вооружения на дружинниках Атли не было, если не считать бронзовых тяжелых наручей на запястьях. Эта четверка была, без сомнения, из числа воинов-волков, по легендам южан, неуязвимых оборотней, родичей тех существ, памятуя о существовании которых, хайборийцы страшатся ночи, грозы и заброшенных могил.
Надо отметить, что хитроумный Атли пользовался дурной славой немногих истинных «неистовых детей грома» — берсеркеров, боевые подвиги которых давно ушли в прошлое даже в полном первобытных сил Нордхейме. Его дружинники умели в бою рвать на себе одежды, исходя пеной и скаля зубы, чем повергали некоторых впечатлительных воинов-южан в суеверный ужас.
В одном давнем бою, когда ваниры за золото дрались в рядах армии Бритунии против залетной гирканской орды в тундре к северу от моря Вилайет, волчий вой, исторгнутый из хриплых глоток северян, заставил обезумевших от страха скакунов валить своих седоков прямо под мечи и топоры пешей дружины.
Истинными знаниями о том, как ввести воина в состояние «неистового сына грома», заставить его душу слиться с «внутренним зверем», обладали к тому времени лишь некоторые туиры киммерийцев, свято храня даже от собственных вождей секреты боевой магии времен сокрушения черных ахеронских твердынь.
Оружием, правда, нордхеймцы впечатлить порубежников не могли — тяжелые боевые рогатины без перекрестий, страшные глубокие раны от которых открывали верную дорогу влучшие миры, широкие топоры и хищные кинжалы, созданные, чтобы прорывать кольчуги и рвать кости и мясо, были в Легионе, а что касается мечей, то кузнецы Ванахейма уступали не только лучшим кузнецам Севера — киммерийцам, но и соседям-асам, не говоря уже о качестве стали.
Лучшая «громовая» руда шла в хайборийский мир с юга и востока. Впрочем, воины Легиона далеки были от мысли, что средний клинок в руках опытного и могучего бойца может уступить любому из древних Великих Клинков в руках посредственного мечника.
Все эти детали экипировки нордхеймцев, равно как и многое другое, касательно уже обычаев и нравов северян, на многие голоса обсуждалось посреди Венариума в последних лучах солнца. Ретивые головы, а вместе с ними откровенно скучающие бойцы и те, кто за долгие годы противостояния на границе так или иначе пострадал от бродячих ванирских отрядов, начинали задирать спутников Атли, то притравливая собак, то обсуждая «вороватый вид» четверки, великолепно зная, что нет страшнее обвинения для нордхеймцев, чем обвинение в покушении на чужое имущество в доме хозяев.
Немногие более старшие порубежники из тех, что по приказу Сапсана плечом к плечу с дружиной Атли бились во многих стычках и рейдах как в горах и пустошах южной Киммерии, так и к западу от Боссонских Топей среди дремучих лесов и болот, старались вразумить крикливых, но благоразумных оказалось в тот момент немного.