Покинув палатку, Амальрик беспокойно прохаживался по лагерю. Он видел загадочный свет, исходивший из шатра Ксальтотуна. Вновь раздавалось глухое бормотание барабана — на сей раз скорее шорох, чем гром, — и вопли демонов, время от времени прорезавшие сдержанный гул.
Ночь и волнение обострили инстинкты Амальрика; он чувствовал: Ксальтотуну противостояло нечто большее, нежели физическая мощь вражеских войск. И сомнения в могуществе колдуна вновь одолели барона. Он обвел взглядом огни, горевшие по высотам, и угрюмые морщины пробороздили лицо. Он сам и его армия находились посреди враждебной страны. А там, в холмах, засели те, в чьих душах и сердцах давно выгорели все чувства, кроме беспощадной ненависти к захватчикам и безумной жажды отмщения. Поражение будет означать для немедийцев погибель, ибо отступление через враждебную, кровожадно настроенную страну ничем иным обернуться не может. С рассветом Амальрику предстояло бросить свою армию против величайшего воина западных стран и его войска, утратившего страх смерти. И если Ксальтотун со своими чарами опять их подведет…
В это время из глубоких потемок возникло с полдюжины воинов. Отсветы огня плясали по их нагрудникам и навершиям шлемов. Воины не то вели, не то волокли изможденного человека в драных лохмотьях.
— Государь, — отсалютовав барону, заговорили воины. — Этот человек сам вышел к лагерю. Он говорит, ему позарез надо сказать что-то важное королю Валерию. Он аквилонец.
Правду сказать, походил он больше на волка — на волка, оставившего лапу в капкане. На лодыжках и запястьях виднелись застарелые язвы, причинить которые могли только кандалы. Клеймо, нанесенное каленым железом, уродовало лицо. Он упал на колени перед бароном, и тот видел только глаза, горевшие из-под спутанных грязных волос.
— Кто ты, смердящий пес? — спросил немедиец.
— Зови меня Тиберием, — ответил тот и судорожно лязгнул зубами. — Я пришел рассказать тебе, как подстроить Конану ловушку…
— Своих предаешь? — зарычал барон.
— Я слыхал, у тебя много золота, — дрожа в своих лохмотьях, продолжал человек. — Поделись со мной! Дай мне золота, а я покажу, как победить короля!
Его глаза горели безумием, руки, простертые ладонями вверх, больше походили на когтистые лапы…
Амальрик с отвращением передернул плечами. Впрочем, он никогда не гнушался и самыми низменными средствами — лишь бы они вели к победе.
— Если ты говоришь правду, тебе дадут золота больше, чем ты в состоянии унести, — сказал он, — Если же выяснится, что ты лжец и шпион, тебя распнут вниз головой. Ведите его за мной!
Явившись к Валерию, барон указал ему на перебежчика, который скорчился перед ним на земле, зябко кутаясь в рванье.
— Он уверяет, что якобы может помочь нам в завтрашней битве. И эта помощь будет не лишней, особенно если у Ксальтотуна опять что-нибудь не заладится. Говори, пес!
По телу оборванца прошла судорога, слова хлынули невнятным потоком:
— Конан разбил лагерь в верхней части Львиной долины… Она имеет форму веера: с обеих сторон крутые холмы. Если вы ударите завтра, вам придется атаковать прямо в лоб — холмы по сторонам неприступны. Но если король Валерий снизойдет до моих услуг, я проведу его тайной тропой меж холмов и покажу, как выйти королю Конану в тыл. Но для этого нужно выехать немедленно. Путь займет много часов… Придется долго ехать на запад, потом на север… потом повернуть на восток, но зато мы войдем в Львиную долину с тыла — так же, как прошли туда гандеры…
Амальрик в немалом сомнении мял рукой подбородок. В нынешние времена не так уж редки стали люди, готовые душу продать за горстку монет.
— Если заведешь меня куда-нибудь, будешь убит, — сказал Валерий, — Надеюсь, тебе это известно?
Оборванца опять затрясло, но горящий взгляд не дрогнул.
— Если я обману, убей меня!
— Конан не решится разделить свое войско, — вслух размышлял между тем Амальрик. — Ему понадобятся все силы, чтобы отразить нашу атаку. Не думаю, чтобы в горах ждали заставы. С другой стороны, этот малый знает, что в случае чего ему несдобровать. А чтобы такое ничтожество пожертвовало собой… нет, немыслимо. Я думаю, этот человек не обманывает, Валерий.