— Принесенными в жертву? — скорее утвердительно, чем вопросительно закончил фразу Солон. — Ты имеешь в виду жителей того города, который должен быть принесен богу как искупительная жертва?
— Да, — признал Куманос, не поднимая взгляда, — Оджара. Город, волею Вотанты запрошенный ему в жертву. Быть может, приняв ее, Вотанта снова напоит дождями нашу землю и направит к нам караваны.
— Город неверующих, — пробормотал Солон.
— Да, это верно, — кивнул Куманос. — Я мало знаю о том городе, но почему-то представляю его похожим на Сарк; селяне и торговцы, мужчины, женщины, дети…
— Этот город — лишь часть пустыни. Думаю, я понял твои сомнения. Ты не хочешь, чтобы они умерли, не приняв веру в Вотанту, не осознав того величия, которое будет сопутствовать их гибели. Похвальные размышления, дитя мое, — отшельник глухо рассмеялся, — но думаю, ответ прост. Странно, что ты сам не пришел к нему. Предложи этим людям перейти в нашу веру, пошли к ним храмовых миссионеров. Надо дать им шанс перед смертью.
Куманос покачал головой:
— Многие не поменяют веру. По крайней мере, это делается не в один день. Большинство городов Шемитского союза имеет собственных богов, в данном случае — богиню. По неведению жители Оджары будут упорствовать в своей вере…
— Это уже не имеет значения, — грубо оборвал его Солон, ковыряясь пальцами в остатках зубов. — С того момента, как ты им предложишь выбор, вся ответственность ляжет на их головы. И если упрямство окажется сильнее, то эти безумцы вполне заслужат мучительные пытки в загробной жизни.
— Но, Совершенный! Разве ты не понимаешь? Они же невиновны! — В голосе Куманоса слышались истинные мучения. Слезы выступили на его глазах. — Здоровые, благородные мужи, молодые девушки, матери с младенцами! Имею ли я право отдавать их под карающий меч ярости Воплощенного Бога? Неужели нельзя отпустить их с миром и задобрить Вотанту по-другому?
— Я тебя понял, Куманос, — не отрывая от жреца взгляда, сказал Солон. — Твой грех действительно страшен. В глубине твоей души нет достаточной для Верховного жреца веры. Понятно, ты еще молод, и в тебе нет нужного почтения к огню и мечу. Ты слишком привязан к земной жизни, к ее радостям — красоте природы, наградам за хорошую работу, плотской любви. Ты еще не прожил столько, чтобы быть сжигаемым только яростным огнем веры.
Отшельник отвернулся и стал копаться в груде каких-то явно магических таинственных предметов, лежавших под дальним углом его циновки.
— Да, тяжкий грех. Серьезное падение! Но впрочем, вполне объяснимое. Здесь у меня есть средство, которое облегчит твои страдания.
— Правда? Это возможно? — взмолился Куманос, глядя на старика полными слез глазами
— Конечно.
Откуда-то из-за спины Солон извлек древнюю реликвию — издали этот предмет напоминал обломанный короткий нож.
— Эта штука разрежет болезненные путы юности и разрубит цепи, приковывающие тебя к ненужным ценностям.
Когда старик вылез из темного угла и встал около стены на фоне скелета длиннохвостой птицы, Куманос рассмотрел, что за талисман держал в руках отшельник. Когда-то это был меч или длинный тяжелый кинжал, обломанный почти у самой бронзовой рукоятки. Обрубок клинка потемнел и покрылся ржавчиной. Он явно не мог быть очень острым, однако Солон держал его так, словно у него в руке было полновесное оружие.
— Что ты собираешься делать этой штукой? — забеспокоился Куманос.
— Что? — переспросил, приближаясь к нему, Солон. — Ты разве не знаешь, что это такое? Это Меч Онотимантоса. Известно ли тебе его могущество?
— Нет.
Чувствуя неосознанный панический ужас, Куманос начал отходить назад шаг за шагом. — В чем оно заключается?
— Ничего особенного. Он убьет твою юную душу, освободив ее от ненужных мучений. — Солон не торопясь занял позицию между Куманосом и выходом из пещеры. — Не бойся. Это будет огромным облегчением для тебя. Твой разум и твое тело будут свободны. Свободны для великой работы, предстоящей тебе.
— Ты… ты хочешь убить лишь часть меня. Но разве это возможно? — Верховный жрец, явно не желая становиться участником колдовского ритуала, нервно задвигался, пытаясь избежать приближения старого отшельника.
— Все возможно, если крепка вера в Вотанту, — сказал Солон и, улучив момент, нанес удар. — А все стоящее бывает болезненно.
Куманос, ожидавший тычка коротким обрубком, не успел отскочить или уклониться от энергичного укола, достойного дворцового фехтовальщика. Отшельник не стал дотягиваться до тела жреца коротким куском лезвия. Удар был нанесен издалека.
Невидимый клинок пронзил тело выпучившего глаза Куманоса, заставив его забиться в агонии.
Клинок-призрак вошел точно в сердце. На мгновения после удара лицо жреца было искажено невыносимой болью. Но к тому времени, как невидимое острие вышло из тела (не оставив, кстати, никакой раны), лицо Куманоса ничем не отличалось от посмертной маски. Душа Верховного жреца была убита.
— Я понял. — Верховный жрец заговорил холодно и четко, обращаясь к убийце его души, глядя при этом на свою не разрезанную на груди тунику: — Ты был прав. Теперь мне все ясно. — Он опустился перед Соло ном на колени и протянул к отшельнику руки. — А сейчас ты должен объяснить кое-какие детали предстоящего дела
Солон, отложив магическое оружие, сел скрестив ноги. Он подробно объяснил Куманосу, что тот должен будет сделать для выполнения божественной воли. Рассказ был долог. Солнце спустилось совсем низко, заливая долину золотом и багрянцем. В пещере сгустились сумерки, и Солону даже пришлось зажечь факел, чтобы его ученик мог рассмотреть рисунки, начертанные отшельником на полу углем. Дрожащий свет факела заставил прыгать по стенам тени свисавших с потолка костей, отчего скелеты задвигались, как живые.
— Это нужно сделать так, и только так, — говорил Солон. — Малейшая ошибка — и божественный гнев обрушится на твою голову. Запомни: идол — вот ключ ко всему делу.
— Я понял, — сказал Куманос, вставая. — Скажи, Солон, как ты стал хранителем такого тайного знания?
— Я был одним из жрецов в Сарке, едва ли не моложе тебя, когда наш бог спустился на город Иб. Я не был верховным жрецом, тот погиб вместе с принесенными в жертву. Но я был его помощником и наблюдал за городом издалека, чтобы быстрее принести в Сарк весть о пришествии Вотанты. И весь ритуал я запомнил наизусть.
— Город Иб был разрушен семь веков назад, Солон.
— Может быть. Что мне до этого? Принеся новость в Сарк, я, обезумев, долго бродил по пустыне, пока не набрел на эту пещеру, где и лег, истощенный до смерти. Знай, что и во мне была слабость веры, такая же, как и в тебе. Меня спас Меч Онотиманоса
— Ты тоже бездушен благодаря его силе?
— Наверное. Мне пришлось это сделать самому. Может быть, я чуть ошибся, и сейчас я подозреваю, что часть души вернулась в меня, как плохо выполотые сорняки возвращаются на поле. Как видишь, отсутствие души ничем не повредило мне. Скорее наоборот. Милостью Вотанты я прожил долгую жизнь.
— Достаточно долгую. Даже слишком.
Неожиданно бросившись вперед, Куманос схватил старика за горло и за плечо, подняв легкое тело на высоту своих глаз.
— Теперь, когда ты перелил мне чашу своей мудрости, придется покончить с твоей бесполезной жизнью.
Повернувшись, Верховный жрец размахнулся и бросил сопротивляющегося отшельника на оскалившийся череп у стены. Один из острых шипов глубоко вошел в голову Солона, налетевшего на него
Отвернувшись от дергающегося в агонии тела, Куманос собрал нужные предметы из наследия учителя и вышел в ночную тьму. Теперь, обретя за прошедший день столь многое, Верховный жрец не видел никаких трудностей на пути к достижению своей цели — служению великому богу Вотанте.
Глава III
КАРАВАН-САРАЙ
Босая танцовщица, изгибаясь и извиваясь, двигалась по песчаной площадке перед большим костром. Неуловимым движением руки с ярко наманикюренными ногтями одна из тонких, почти прозрачных шелковых накидок, скрывавших тело девушки, была брошена в огонь. Легкий всплеск яркого пламени — и от куска ткани не осталось даже пепла. Лишь облако невесомого дыма поднялось к черному ночному небу.