Он покачал головой.
— Сегодня ты пьешь — и этого достаточно.
Она хихикнула:
— На меня это не действует.
— Действует.
— Откуда ты знаешь?
— Ты выглядишь старше.
Она наклонилась к нему и старательно скосила глаза к вспотевшему носу.
— Я хочу вырасти и быть такой, как Грета Гарбо, чтобы мужчины по мне с ума сходили.
Снаружи, за шелковой стеной павильона, началась ссора. Несколько голосов выкрикивали бессвязные слова.
— Знаешь, — сказал отец, — этим праздником я убил двух зайцев: выдал замуж дочь и выполнил свои светские обязательства за прошлые десять лет.
Маргарет сказала:
— Папа, тебе грустно, что у тебя нет своих родных?
Он покачал головой.
— Ты никогда о них не рассказываешь.
— Нечего рассказывать. Отца я вообще не знал, а мать, когда переселилась ко мне, была обыкновенной старушкой.
— Я не об этом. — Маргарет кончиком языка гоняла кусочки льда по бокалу.
Он пожал плечами и вернулся к своей сигаре и виски. Маргарет ушла, так и не допив. Виски ей не понравилось, хотя оно и было настоящее шотландское, очень дорогое и абсолютно противозаконное.
Сад расцвел разноцветными фонариками. Над полем для гольфа висела бледная луна, точно прилипший к небу клочок бумаги. Маргарет стояла у бассейна с рыбками и смотрела, не мелькнет ли между листьями чешуйчатый хвост, но видела только луну — она дрожала и покачивалась среди зеленых кружков.
— На что ты смотришь?
Она так сильно вздрогнула, что едва не упала в воду.
— Так нельзя!
— Что нельзя? — Это был Эндрю Стефано, муж ее троюродной сестры Бернадетты.
— Ты меня испугал.
Какой он красивый, подумала Маргарет. Смуглый и гладенький, как морской котик. Как Роберт.
— Маргарет, ты пила! — Его голос вдруг изменился.
— Мне уже семнадцать лет, — сказала она. — Почти. — Я могу пить, если хочу. — Она насмешливо фукнула, вытянув губы.
— Девочка, я тебя накормлю. По-моему, тебе это будет полезно.
Он обнял ее за талию и решительно повел в буфет. В самом центре бесконечного нагромождения закусок под голубым шелковым балдахином медленно таял ледяной лебедь, охраняемый множеством золоченых купидонов.
— Слышишь? — сказала Маргарет. Размеренные звонкие шлепки: умирающий лебедь капал в тазик, скрытый под кружевной скатертью. — Лебедь истекает кровью.
— Ну-с, — сказал Эндрю, — все выглядит очень аппетитно!
Маргарет отмахнулась от официанта.
— Пойдем на воздух, Эндрю.
Эндрю нагрузил две тарелки, сунул в карман серебряные вилки и ножи, не забыв и салфетки, и они вышли в сад. Все столики были заняты.
— Придется идти обратно, — сказал Эндрю.
— Идем дальше, кузен Эндрю. Что-нибудь да отыщется.
Они шли по саду, оглядывая тесные кружки у озаренных свечами столиков. Потом остановились — дальше начиналось поле для гольфа.
— Что будем делать? — спросил Эндрю.
Ночь была безветренной, как все летние ночи, и в воздухе висела влажная духота. За темным сплетением деревьев над полем громоздились тучи. Иногда от травянистого откоса тянуло легким ветерком, рожденным жаром накаленной солнцем земли и прохладой деревьев. Он задевал щеки, как крылья ночной бабочки.
Маргарет лизнула палец и подняла его.
— Чувствуешь? Говорят, это вовсе не ветер, а дыхание земли.
Эндрю все еще высматривал в сумраке сада свободный столик.
— Ты что-нибудь видишь?
Маргарет повернулась на пятках, пискнув теннисными туфлями.
— Давай прямо здесь. — Она плюхнулась на траву и прислонилась спиной к дереву. — Умираю есть хочу!
— Надеюсь, тебе понравится. Ты же не сказала, чего тебе взять.
— Я так голодна, что и гвозди сойдут.
Она быстро опустошила тарелку и сунула ее в куст азалии.
— Посмотрим, как они ее утром разыщут… Кузен Эндрю, а где вино?
— Тебе на сегодня достаточно, девочка.
— Не говори со мной таким тоном. — Она выпрямилась. — Пойду стащу бутылку у кого-нибудь со стола.
Скоро она вернулась. Резиновые подошвы ступали совсем бесшумно.
— Белое или красное? — Она хихикнула. — Они так целуются… Рюмок не нашла. Зато принесла вот что.
От резкого запаха сахарной пудры он чихнул.
— Пирожные?
— Ну и что?
— Дай-ка мне вино.
— Зря отказываешься, Эндрю. Замечательные пирожные, только не разберу какие.
— Ты что, вкуса не чувствуешь?
— Никакого.
— Девочка, ты-таки пьяна.
— Слышишь, поют?
— Нет.
— А ты послушай…