По-2 выскочил из облаков также внезапно, как и влетел в них, Богданов увидел впереди светлую ленту реки. «Откуда она здесь? — подумал недоуменно. — На карте не было!» Думать далее было некогда — По-2 снижался стремительно. Самолет перескочил реку, едва не касаясь колесами воды, мягко приземлился на противоположном берегу и покатил по густой траве. Темная стена леса стремительно бежала навстречу, заслоняя небо. «Разобьемся!» — подумал Богданов, но в последний момент лес словно расступился. Самолет вкатился на небольшую полянку, словно в ангар и замер.
Богданов с минуту сидел неподвижно, не веря, что все закончилось, затем отстегнул лямки парашюта и выбрался на крыло. Лисикова сидела, уткнувшись головой в приборный щиток, Богданов не стал ее трогать. Спрыгнул на траву и прислушался. Вокруг было тихо, пожалуй, даже, неестественно тихо. Нигде не стреляли, не бряцали оружием, не переговаривались и хрустели ветками, подбираясь к самолету. Богданов достал из кобуры «ТТ», передернул затвор и с пистолетом в руке пошел к опушке. Трава на поляне была высокой и серебряной от росы, скоро летчик ощутил, как набухли и прилипли к голенищам сапог штанины комбинезона. Светила неестественно яркая луна — будто САБ в небе подвесили, свет ее пробивался сквозь ветви деревьев, Богданову хороши были видны и нетронутая роса на несмятой траве и потемневшие от влаги головки хромовых сапог. У опушки Богданов остановился и внимательно осмотрел берег. Тот был пустынен — ни человеческой фигуры, ни движения. Передний край они благополучно миновали. «А если это немецкий тыл? — внезапно подумал Богданов. — Линия фронта здесь изгибается…» Летчик с досадой увидел на росном лугу три темные полосы, бежавшие от берега к лесу — следы колес шасси и костыля. В ярком, ровном свете луны, полосы проступали, как нарисованные. «Откуда полная луна? — недоуменно подумал Богданов, пряча „ТТ“ в кобуру. — Вылетали — не было!»
Он не стал мучить себя догадками и вернулся к самолету. Лисикова сидела в кабине, откинувшись на спинку.
— Жива? — удивился Богданов.
Штурман не ответила. Присмотревшись, летчик увидел две блестящие дорожки на бледном лице.
— Ранили? Куда?
— В ногу, — сдавленным от боли голосом сказала Лисикова.
— Встать можешь? — спросил Богданов, чувствуя неловкость за нотку, проскользнувшую в его голосе. Раненый напарник при посадке на вынужденную — обуза. Лисикова, естественно, это понимает. А он не сумел скрыть…
Штурман привстала и, ойкнув, шлепнулась обратно. Богданов молча расстегнул лямки ее парашюта (привязными ремнями в их эскадрилье не пользовались), и легко вытащил Лисикову из кабины. Весила она меньше, чем ФАБ-50. Усадив штурмана на крыло, Богданов осмотрел ее ноги и присвистнул: на левом бедре расплывалось по комбинезону темное пятно. Богданов вытащил из нагрудного кармана перевязочный пакет, зубами сорвал прорезиненную оболочку и туго перевязал рану прямо поверх комбинезона. Лисикова постанывала, но, видно было, сдерживалась. Богданов осторожно водворил ее обратно в кабину, после чего забрался к себе. До рассвета делать было нечего, оставалось ждать.
…С особистами ему не везло. Осенью сорок первого его послали с рацией и продовольствием в окруженную под Вязьмой армию. Поляна, которую отвели окруженцы под аэродром, оказалась маленькой, и Богданов по неопытности влетел в кусты, побил винт. Второй По-2 (тогда еще У-2) улетел. Сослуживец пообещал следующей ночью привезти винт, но на рассвете явился «мессер» и сжег беззащитный самолет. Сослуживец не прилетел (позже выяснилось, что его сбили на обратном пути), и Богданов стал пробираться к своим. Зарос, отощал, но выбрался. Попутки довезли его к аэродрому, а там прищемил особист. Посадил на «губу» и ежедневно таскал на допросы. Богданов, не в пример другим, вышел из окружения в форме, при оружии и документах, но особист именно это счел подозрительным. Твердил как попугай:
— Кто и как тебя завербовал? Какое задание дали?
Фамилия у лейтенанта НКВД была Синюков, и Богданову, ошалевшему от бесконечных допросов, стало казаться, что лицо у лейтенанта тоже синее, как у упыря.