— Пишите! — сказал он, не выдержав. — Расскажу про задание.
Синюков с готовностью схватился за карандаш.
— Немцы поручили передать лейтенанту НКВД Синюкову, — четко выговаривая слова, сказал Богданов, — что не там шпионов ищет!
Особист от злости переломил карандаш пополам.
— Под трибунал пойдешь! — прошипел. — Завтра же!
Однако завтра на гауптвахту, устроенную в сарае деревенского дома, пришел не особист, а командир полка Филимонов. Протянул Богданову пояс с кобурой.
— В полку три летчика остались, — сказал сердито, — а ты прохлаждаешься. Марш в строй!
Богданов козырнул и побежал к штабной избе. Особист от него отстал, но разговора не забыл. Год спустя Богданов со штурманом Колей Сиваковым в составе звена вылетели на бомбежку железнодорожной станции Ясное. Чтоб не привлекать внимания немцев, шли к цели порознь, разными маршрутами. И по пути увидели другую станцию, Петровку, забитую эшелонами. На станции даже горели фонари — немцы не опасались налета.
— Командир! — закричал Сиваков. — Ну, ее на хрен, эту Ясную! Ребята сами справятся. Нельзя такую цель упустить!
Покойный Коля, как и Богданов, был парнем порывистым, надо ли говорить, что спора не возникло? Они подкрались к станции на скольжении, бесшумно, и Коля, словно руками, положил первую ФАБ-50 прямо в стоявший под разгрузкой состав с цистернами. К небу взметнулось высокое пламя, Богданов развернулся, и Коля спустил вторую бомбу на паровоз у выезда со станции — закупорил путь. После чего они еще четырежды заходили на цель, а в завершение Коля построчил из «шкаса». Вся станция была объята пламенем, пылали нефтеналивные цистерны, с грохотом взрывались снаряды. Обратной дорогой они с Колей пели. А по возвращению угодили на гауптвахту.
— Где были, куда бомбы сбросили? — тянул жилы Синюков. — Какая Петровка? Ее «Пе-2» разбомбили, из соседнего полка, я звонил. Признавайтесь, трусы!
Мурыжили их несколько дней, после чего внезапно, без всяких объяснений выпустили. Позже Богданов узнал, что командующий фронта лично потребовал представить летчиков, разбомбивших станцию Петровка (из-за чего сорвалось наступление немцев) к званию Героя. Разведка выяснила, что на станции сгорели двенадцать эшелонов и семь паровозов. Командир полка «Пе-2» заикнулся было о своих, но на столе командующего лежало донесение: станцию бомбил У-2. К тому же Пе-2 по ночам не летают… Богданова с Колей выпустили, но Героев не дали — Синюков похлопотал. Вручили каждому необычную среди летчиков медаль «За отвагу» и велели молчать. Они с Колей были рады: не за орденами летали.
Спас их тогда Филимонов, лично доложивший командиру авиадивизии о случившемся. По просьбе Филимонова Синюкова куда-то перевели, его заменил Гайворонский — тучный, мордатый капитан. В отличие от Синюкова, держался он просто, любил посидеть в компании с летчиками, рассказать о семье (у капитана было двое детей), похвастаться красавицей женой. Черт дернул Богданова за язык. Надо сказать, выпили они немало. Экипажам ночных бомбардировщиков фронтовые сто граммов наливают за завтраком, когда не только пить, есть не хочется. Поначалу водка оставалась в графинах, но потом кто-то сообразил переливать в фляги — про запас. Насобирали, набрались… Погода стояла нелетная… Богданов и сболтни:
— Что скажете своим детям, товарищ капитан, когда домой вернетесь? Вы разу в сторону немцев не выстрелили!
Гайворонский побагровел и пулей выскочил из столовой. Леня Тихонов, друг, покрутил пальцем у виска. Богданов сам понимал, что сморозил. Что его забрало? Может, иконостас из орденов на груди особиста? У Богданова орденов хватало, но у капитана больше. А ведь Богданов летал чуть ли каждую ночь…
Капитан отыгрался скоро. Богданова сбили, и он сел на вынужденную в немецком тылу. Коля Сиваков погиб — снаряд малокалиберной зенитки разорвался у него в кабине. Богданов в одиночку пошел к своим. Тыл кишел немцами, нечего было мечтать добраться к фронту в форме и с документами. В ближней деревне оставил все, кроме пистолета. Старик, принявший форму и документы на хранение (особенно жалко было орденов), дал взамен промасленный комбинезон и бумажку, где говорилось, что предъявитель сего служит у немцев на железной дороге. Одежда и бумажка принадлежали умершему от тифа сыну деда. Богданов запомнил название деревни, фамилию старика, и потопал к фронту. Пришлось прятаться в лесах и даже отстреливаться от полицаев (одного убил, остальные отстали), к своим вышел только на четвертый день. Вот тут Гайворонский взял в оборот. Дело шил серьезное — измена Родине, пахло не штрафбатом — расстрелом. Филимонов, золотая душа, выручил снова. Послал в тыл По-2 — экипаж Лени Тихонова вызвался добровольно. Ребята ночью сели у деревни, забрали у деда форму и документы Богданова, заодно привезли письменное объяснение старика. Рисковали, конечно, но сделали как надо. Капитан скрипел зубами, но Богданова выпустил. Расстались они плохо. Богданов понимал: в следующий раз так не повезет.