К гимназии примыкал тридцатисаженной высоты храм св. Николая, бывший еще в начале XIX века костелом при иезуитском коллегиуме, помещавшемся тогда в здании гимназии.
В 1855 году на плацу перед двухэтажным зданием гимназии был установлен памятник в честь победы графа Витгенштейна над французскими маршалами Удино и Сен-Сиром, как раз в этих местах пытавшимися пробиться на Петербург в 1812 году.
Кадетский же корпус обосновался в здании с 1835 года.
Все это хорошо запомнил Роман Кондратенко. Чувство гордости за то, что он обучался в военном заведении, никогда не покидало его. Мальчик дал себе твердое слово заниматься самым старательным образом, употреблять свободное время на изучение учебных дисциплин и чтение книг. Учение всегда доставляло ему удовольствие, а в гимназии имелись хорошие условия для занятии. Не по душе пришлось Роману лишь то, что учителя относились к ученикам слишком казенно. Как они готовят уроки, в каких условиях, никого не интересовало. А учиться было нелегко. Приходилось много зубрить. Воспитанникам со слабой памятью учение давалось туго. Подсказки и шпаргалки карались очень строго. Провинившийся, помимо наказания карцером, получал самый низкий балл за месяц. Много сил у воспитанников уходило на месячные, четвертные, полугодовые и годовые репетиции и, наконец, на экзамены. Иные не выдерживали требований и оставляли гимназию.
Роман Кондратенко, усидчивый и памятливый мальчик, учебные невзгоды почти не замечал. Привыкший с детства к трудолюбию, упорству и самостоятельности, он не роптал, не пускался во все тяжкие, не обманывал учителей, умел ценить время и пользоваться им. В свободные часы успевал повторить трудный урок, если чувствовал, что плохо его усвоил. Никогда не стеснялся спросить о непонятном у товарища и преподавателя, сам охотно помогал одноклассникам.
На втором году обучения Роман придумал своеобразный способ заучивания уроков, который превращался для него в игру и в то же время давал неплохой результат. Он, например, составлял из урока по географии занимательный рассказ, записывал его в тетрадку и вечерами прочитывал товарищам. Многие кадеты сначала смеялись над его причудой, но на очередной репетиции все убедились в несомненной пользе такого способа подготовки.
Ободренный успехом своих географических рассказов, Роман предложил отделению готовиться к урокам по истории совместно и проверять друг друга. Одноклассники с удовольствием приняли его предложение, так как оно вносило разнообразие в монотонную классную жизнь. Пытался он завести в отделении и привычные «иностранные дни», но тут его не только не поддержали, а бурно встретили в штыки, ибо большинство кадетов к языкам относилось весьма скептически. Немецкий и французский языки, преподаваемые в гимназии, популярностью не пользовались.
Кропотливый, добросовестный труд принес свои плоды, и в четвертом классе Роман Кондратенко считался в числе лучших учеников.
Оторванность от дома, семьи, строгие законы военной жизни, тяжелое учение — все способствовало раннему взрослению Романа, формированию у мальчика твердого характера. Семья его, несмотря на заботы старших сестер и братьев, жила по-прежнему небогато. Елисей Исидорович, в силу своего неуживчивого характера и нетерпимости к взяточничеству, казнокрадству, вновь потерял место и вынужден был вернуться в Тифлис, где с трудом нашел работу в Статистическом обществе. Другой брат, Феофил, только начал преподавать в коммерческом училище и скорее сам нуждался в помощи. Третий брат заканчивал Петербургское военно-топографическое училище. С затаенной завистью смотрел Роман на товарищей, получавших из дома гостинцы и посылки. Впрочем, и ему изредка присылали из дома или от братьев три рубля, которые Роман, несмотря на свою бережливость и даже скуповатость, тратил мгновенно. Обычно он сразу покупал бумагу для писем и книги, а остаток пускал на сладости. Сластена он был отменный, и за лишнюю кружку компота всегда готов был свободное время потратить на решение задачи кому-нибудь из товарищей.
Писал Роман домой часто, делился в письмах к родным всеми мальчишескими невзгодами и трудностями, каких немало в кадетской жизни. Аккуратно вел дневник, еще с Петербурга. Заполнял страницы словами благодарности к родным, особенно брату Елисею и Юлии Васильевне. Чувство благодарности и любви к ним пронес он через всю жизнь.
Товарищи отмечали в нем доброжелательность и внимательность ко всем, даже к незнакомым людям. Позднее, став офицером, он сначала побаивался своей доброты — опасался потерять авторитет командира, но скоро понял, что доброта и требовательность могут прекрасно уживаться друг с другом.
Застенчивость, стеснительность и робость Романа вначале были такие, что прежде чем задать преподавателю простейший вопрос, мальчик напрягался, будто ему предстояло прыгнуть в глубокий овраг. Не со временем он нашел простой способ избавиться от робости: смотреть людям прямо в глаза. И спрашивать, и отвечать стало ему легко и свободно. Сделав для себя это открытие, Роман повеселел, стал общительнее.
Развлечения в гимназии выпадали только на воскресенье и праздничные дни. Праздников было много, но особой любовью воспитанников пользовалась пасха: если по воскресеньям давались увольнения в город, то на Пасху близко живущих воспитанников отпускали по домам. Роману, конечно, до Тифлиса было далеко, но праздник он встречал радостно и всегда находил себе развлечение.
В праздничные дни нередко в актовом зале учителя организовывали для кадетов китайский теневой театр. Часами смотрели мальчики туманные картинки. Роману особенно понравились исторические и географические сценки. Вглядываясь в нечеткие очертания светящихся на белой стене картинок, он, как наяву, видел суворовских чудо-богатырей, переправлявшихся через Альпы, храброго князя Багратиона, смертельно раненного и медленно сползающего со скачущего во весь опор по Бородинскому полю коня, Колумба за штурвалом качающейся на волнах каравеллы. Зноем пустынь повеяло от медленно идущего каравана верблюдов, нагруженных тюками и погоняемых крикливыми проводниками.
Особой популярностью пользовались праздничные обеды. Еда, как правило, была обильной. Воспитанников же на праздники из-за отпусков и увольнений оставалось немного, что позволяло оставшимся пировать вволю. По традиции офицеры и директор присутствовали на каждом праздничном обеде, делая его еще более торжественным. Под большим поясным портретом царя специально накрытый для офицеров стол. Вокруг него прибывшие на обед воспитатели и начальники. Ровно в шестнадцать часов в столовую входит директор гимназии и в пронзительной тишине зала звучит команда: «На молитву!» После молитвы и поздравления директора снова команда: «Садись!» И застучали ложками проголодавшиеся от прогулки кадеты…
После обеда — концерт. Выступал оркестр и хор воспитанников. Хор был гордостью гимназии. Пело в нем около ста человек, четверть всех учащихся. Пение всегда принималось на «бис».
Оркестр также был популярен. Особым успехом пользовалась исполняемая неоднократно на каждом концерте пьеса-импровизация, представляющая довольно искусное подражание шуму движущегося паровоза.
Концерты в гимназии стали традиционными не только в праздники, но и в обычные выходные дни. Помимо непременных участников — хора и оркестра, было много сольных номеров.
Праздники кончились, пошла обычная учебная страда предпоследнего года обучения в гимназии. Приближались репетиции, экзамены. А за ними была благодатная пора летних лагерей, о которых начинались разговоры среди воспитанников уже с самой масленой недели. Жизнь среди природы в палатках, занятия военной подготовкой, стрельбы, тактические игры — все это походило на настоящую службу в армии и вызывало среди мальчишек едва ли не восторженное чувство.