Кондратенко тотчас отправился к подножию Высокой, где располагался штаб Ирмана, и уже через час вместе с ним был на вершине горы. В тыл срочно поскакал адъютант с приказанием направить на Высокую три резервные роты. На горе творилось невообразимое. Обстрел стих, но снаряды изредка продолжали рваться по склонам. Изрытая воронками земля, казалось, сочилась кровью и смутно дымилась. На первый взгляд ничего живого не могло быть на этом сожженном клочке земли. Но вот затихли орудийные выстрелы, и из земли, полуразрушенных щелей, стали, как призраки, появляться люди. Романа Исидоровича ободрило отсутствие какой-либо растерянности и подавленности. Спокойствие и деловитость, с которой стрелки и артиллеристы принялись за расчистку траншей, подготовку к стрельбе орудий и боеприпасов, вызвали чувство восхищения.
— А это что? — повернулся он к Ирману, указывая на группу матросов, на руках тянущих к брустверу какой-то аппарат.
— Это Подгурский со своими минерами. Тот, которому вы неделю назад дали добро на применение этой штуковины. Молодец лейтенант! Он тут с утра такое натворил, что японцы, по-моему, до сих пор не поймут, чем же их попотчевали…
Среди бескозырок мелькала белая офицерская фуражка. Три моряка на самодельной тележке подкатывали к минному аппарату длинное сигарообразное тело торпеды. Кондратенко быстро спустился к морякам. Подгурский, похудевший, с отросшей за несколько дней щетиной, подошел к генералу с рапортом. Матросы вытянулись во фронт, бросив работу. Роман Исидорович жестом остановил лейтенанта.
— Ну как дела, братцы? — повернулся он к матросам. — Не поджарил вас еще японец? Вижу, не поддаетесь. Как думаете, выдюжим? Не уйдем с Высокой?
— Так точно, ваше превосходительство, — вразнобой ответили матросы, — это мы его жарим, почитай, третий день. А уйти, — как можно, коль наш генерал с нами.
— Молодцы, братцы, — крикнул генерал и, не скрывая нахлынувших чувств, стал по очереди обнимать минеров. — Спасибо, спасибо, родные! От всей благодарной России спасибо…
Из близлежащих окопов начали высовываться стрелки, и воздух огласило неожиданное ликующее «ура!». Кондратенко повернулся к Ирману.
— Надо представить наиболее отличившихся к награде. Сегодня ночью сам вручу, если японец позволит. Да, кстати, как у вас дела с питанием и эвакуацией раненых? Как с харчем, борода? — повернулся генерал к невысокому, заросшему густой рыжей растительностью стрелку.
Солдат от неожиданности вздрогнул, но, видя, что генерал улыбается, быстро ответил:
— Благодарствуем, ваше превосходительство, с утра по полбанки консервы получили, опять же сухари… Некогда пожевать только…
Солдат весело рассмеялся, обнажив в провале бороды молодые здоровые зубы.
Разговор прервал нарастающий свист японского снаряда. Все бросились врассыпную. Генерал и не заметил, как чьи-то сильные руки подхватили его и втолкнули в низенький тесный блиндаж. Сверху раздался один взрыв, второй, третий, и все стихло.
— Ну, сейчас полезут, — приглушенно сказал Стем-пневский, отряхиваясь от сыпавшейся земли, — теперь пе до ужина…
Капитан оказался прав. Генерал Ноги решил окончательно разделаться с Высокой и бросил в бой сразу две тысячи солдат. Сомкнутым строем, при развернутых знаменах, с офицерами впереди двинулись японцы в гору. Командовал колонной лично генерал Матсумура. В последних лучах заходящего солнца психическая атака выглядела еще зловещее. Казалось, неудержимая сила накатывает на горстку смельчаков, окопавшихся на склонах Высокой. Роман Исидорович видел, как насторожились, замерли в напряжении люди. У него и самого к сердцу подкатился неприятный холодок, но только до первого выстрела. Уже можно было видеть перекошенные от ярости лица японских солдат, когда слабо выстрелил, скорее хлопнул минный аппарат. Длинное тело торпеды, описав крутую дугу, врезалось в самую гущу врагов. Чудовищный взрыв разорвал колонну надвое, сразу на дрогнувших японцев обрушился шрапнельный огонь. В сплошной стене наступающих стали возникать просветы, колонны остановились. Но психическая атака не закончилась, а повторялась еще и еще. После третьей, когда на Высокую подошли три резервные роты и положение несколько упрочилось, Кондратенко уехал с горы, надеясь в душе, что атаки японцев окончательно захлебнулись. С позиций срочным порядком отправляли раненых. Людей на руках спускали с юго-восточного склона, грузили на стоящие у подножия самодельные платформы. Платформы эти вместе с узкоколейкой остались еще со времени подвоза сюда морских орудий. Ерофеев, посланный вперед для выяснения причин возникшего шума, скоро вернулся и, невесело улыбаясь, доложил:
— Дубинушка, ваше превосходительство…
Действительно, люди, облепившие, как муравьи, платформы, с родной песней толкали их в сторону далеких огней Артура.
Кондратенко едва успел добраться до штаба западного участка, как японцы начали новые атаки. Тут уж некогда было думать о награждениях. Пришлось срочно заняться поисками новых резервов. В два часа ночи японцы все-таки прорвали первую линию обороны и завязали бой на второй. В шесть часов утра штурмовая колонна, личный состав в которой успел уже поменяться три раза, пополненная резервами в четвертый, прорвались через вторую линию траншей к блиндажам. Вспыхнул рукопашный бой. У Кондратенко мелькнула мысль, что Высокая пала, но он даже не успел устыдиться ее. Десантная рота моряков, в последний момент направленная с восточного участка, решила исход дела. Моряки как снег на голову упали на завязших в рукопашной японцев. Атака была сокрушающей. Японцы бежали, оставив не только вторую, но и первую линию обороны. Не последнюю роль здесь сыграл прекрасно организованный отсечной огонь с флангов.
Позже сами японцы в официальной истории признают, что к этому моменту их подразделения на горе потеряли связь с тылом. Это не позволило японскому командованию вовремя подбросить резервы. Да и сами войска, лишившись почти всех офицеров, стали неуправляемы и легко поддались панике. Там же будет записано: «…находясь под орудийным и ружейным огнем неприятеля с фронта и флангов, осыпаемая градом бомбочек, колонна была почти целиком уничтожена».
Начался новый день. Артиллерийский обстрел горы усилился. На сей раз эффективность огня была более высока. Объяснялось это тем, что к началу артиллерийской подготовки стал действовать у японцев корректировочный пункт на Длинной горе. Кроме того, там же были оборудованы несколько пулеметных точек, которые своим огнем практически парализовали всякое движение на русских позициях. В этих условиях Кондратенко блестяще проводит весьма рискованный, но необходимый маневр. Днем, на глазах неприятеля, был полностью заменен гарнизон Высокой. Новым комендантом горы был назначен штабс-капитан Сычев. Несомненно, шаг этот был рискованный, но не безрассудный. Еще утром полковник Ирман докладывал, что обороняющиеся понесли большие потери, измучены непрерывными боями. В 16-й роте выбыло более половины личного состава. Генерал понимал, что не спавшие три ночи, полуголодные люди не выдержат очередного штурма. Когда ему доложили, что поднявшаяся в 9 часов в атаку японская пехота была остановлена весьма слабым ружейным огнем, он убедился, что японцы пока не в состоянии ударить по-настоящему и надо, не теряя времени, производить смену. Немедленно поставили дымовую завесу, мешавшую прицельному огню с Длинной горы. Смена прошла организованно и быстро.
Вечером, сам не спавший вторую ночь, Кондратенко поехал на Высокую проверить исполнение своих указаний и смену гарнизонов. Вновь, как и сутки назад, его прибытие на позиции ознаменовалось очередной серией японских атак, но уже было видно, что Ноги бросает в бой последние резервы. Такое положение вещей Романа Исидоровича устраивало. Всю свою энергию в эту ночь он направил на организацию отпора потерявших ярость японских атак. На гору постоянно подходили резервы. С восточного фронта он перебросил два пулемета и одно скорострельное орудие. Весь Артур работал на Высокую. И не напрасно. К утру 9 августа Ноги окончательно увяз в бесплодных попытках прорвать русскую оборону на Высокой. Кондратенко же, умело маневрируя резервами и огневыми средствами, постепенно склонял чашу весов на свою сторону. Последний его маневр, впоследствии прославивший русских артиллеристов, поставил окончательную точку во втором штурме.