— Верно, он там работает, в безпеке, подполковник,— заговорила она, щуря глаза, как бы припоминая.— Живет у Степаниды со вчерашнего дня, много не болтал о себе, жена у него красавица, дочка девица большая.
— Откуда известно, жена какая? Он же тут один, никого не привез,— напористо выразила сомнение Артистка.
— Степанида говорит, он с портретом жены приехал, как с иконой вошел к себе в комнату. Посуди, любит или нет.
Мария испытывающе прицелилась к Варваре, глаза ее полумигнули и догадливо раскрылись.
— Она заподозрила, что ты влюбилась, этакую фантазию и подсунула, чтобы отшить,— поверила в свое подозрение Мария. И тут же усомнилась: — А там кто его знает, может, у военных его породы так заведено — вместо иконы. Ты давай, говори.
— Ну серьезный, обходительный, все верно. Степанида подтвердила. Чай любит. Чистоплотный. Утром бреется, наверное, одеколонится. Не храпит.
— На кой мне черт его храп? Откуда он, зачем тут, какое настроение, не жаловался ли па что,— нетерпеливо оттараторила Мария и сбавила тон, плеснула улыбкой, мягко попросила: — Ты, Варя, говори, говори, у меня ведь, понимай, нетерпение. Скоро на свидание, а мне уж чего- то и неохота.
— Ты и не ходи, посиди у меня. Разбередила сама себя.
Мария поднялась.
— Пет уж, пойду, провожу своего в ночную и как раз успею. Думаю, малость подождет. А когда он на работу уходит, не спросила?
— Какая разница, он же тебе не с утра, а вечером нужен. К тому же твой подполковник уехал на машине. Забежал домой и уехал. Трое еще с ним были. В гражданском. Он, видать, переодеться приезжал. Зеленая машина, военная легковушка. Не веришь, я номер специально запомнила: «ЛН 08-71».
— Он мне говорил,— медленно произнесла Мария, сдерживая восторг,— ну, что если уедет, тогда завтра, в то же время встретимся. Спасибо тебе. Пойду, а то мой проспит.
Варвара проводила ее, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. И все же рассмеялась, когда хлопнула наружная дверь. Считала, что здорово разыграла молочницу насчет любимой жены подполковника, потому что к Степаниде не заходила — некогда ей было. Но мельком видела, как та провожала своего постояльца. А номер машины она запомнила, сама не ведая, зачем.
14
Поспать Зубр любил. За нынешнюю крутую зиму так разбаловался, что поражал своих охранников. Одно время он, казалось, спал круглосуточно и не высовывал носа из лаза бункера. Правда, для этого была причина — болел.
Назавтра в ночь Гринько собрался идти на встречу с Хмурым. Предстояли нелегкие ночные переходы, а впереди — не известно еще какое устройство на «временное жительство», потому Зубр заранее набирался сил.
Он не велел Яшке будить его, в схрон не полез, а завалился, не раздеваясь, в маленькой боковушке и надрывно захрапел. Лишь к вечеру утих и с темнотой поднялся бодрый, сдержанный.
Вообще за эти несколько дней с него сошла зимняя схронная желтизна, выглядел Зубр вполне сносно — так и отметил он про себя, глядя в зеркало. А из головы не шла предстоящая встреча с краевым проводником Хмурым, к которой он уже достаточно подготовился, чтобы выглядеть осведомленным и деятельным.
Еще вчера Яшка доставил из тайников связи «грипсы» с информацией. Да еще оставалась надежда получить свежие вести от пронырливой Артистки.
— Сова вернулся? — спросил Гринько у подвернувшейся Явдохи.
— Туточки, в низочке. Позвать?
Увидя вошедшего в боковушку Сову, Гринько аж поморщился: тот был лохматый, с помятым немытым лицом, да еще с седловидным носом — кнопочкой, над которым навис мощный лоб.
— Будь здоров, друже Зубр! — поприветствовал Сова, дернув назад плечами.
— Здоровъичка и тебе. Садись. Пил вчера?
— Не здесь же оставлять,— не подымая глаз, откровенно ответил эсбист.
— Ну смотри,— с угрозой произнес Гринько и сразу о деле: — Видел? Докладывай!
— Привел, в схроне почивает. Кра-си-вая! Муська- муха. У нее талия, как у осы.
— Ты мне прекрати кобельи замашки в докладе! По делу говори.— Зубр слышал о привлекательности чернявой врачихи, и сейчас захотел ее увидеть, принять спасительное участие в ее судьбе — тридцать лет бабенке! Он и дальние виды имел на нее.
Сова подобрался.
— Привел в сохранности, не расспрашивая, это дело ваше, хозяйское.
— Ну, будет! В схрон не спускайся, полезай на горище, понаблюдай. Артистка вот-вот должна прийти, не мешай. Через два часа уйдем, понял?
Алекса всхлипнул и с кулаками набросился на Дмитра, когда тот, долговязый, наполовину влез в схрон. Но ударил слегка, а потом ухватил под мышку своего, можно сказать, единственного на белом свете дружка и засуетился, изливая: