— Проходите, пожалуйста, садитесь,— Киричук взял документы, раскрыл паспорт и усмешливо посоветовал: — Вы бы опустили руки из-за спины, мы говорим, кому следует это делать.
— Слышал, так положено перед вами,— неспешно опустился на стул Буча и начал приглаживать волосы.
— Осужденному преступнику, Павел Митрофанович, руки положено убирать, а вам-то зачем? Или на то причина есть?
— Какая тут причина, время нынче такое. Для вас всякий, наверное, бандитом глядится. Шаг в сторону сделаешь, а тебя — трах! Вот из этого шкафа.
— Где это вы набрались такой ерунды? — с нажимом отреагировал Киричук, стараясь понять, зачем прожженный оуновец — иначе быть не могло — завел сомнительный разговор. Подчеркнул: — Но мы с вами почти что на равных. Я лишь исполняю служебный долг, а через полчаса мы, может, сойдемся в столовой и будем хлебать борщ, нахваливать повара или от души ругать сына Черчилля Рандольфа за его высказывание о том, что Россия пытается завоевать мир с помощью комбинации из революции и войны.
— Не знаю я никакого сына Рандольфа, мало ли кто чего брешет. Нам бы иттить, мы в Горохов должны заглянуть насчет гвоздей, без них какая стройка.
— Жена, дети есть? — вдруг спросил Киричук.
Буча выжидательно посмотрел ему в глаза, беспокойства не выдал, ответил с чувством:
— Погибла жена, фашист повесил на грушке у хаты. Красноармейцев раненых пострелял, а ее удавил. Бойцов она укрыла. Глаза ей повыкалывали.
— Успокойтесь, Павел Митрофанович.
— Я и толкую, не мог в хате жить, возле которой жинка погибла. Хорошо, хоть детей не нажили.
Киричук сделал вид, что удовлетворился ответом, спросил:
— Как зовут вашего дружка или попутчика, где познакомились с ним?
— С Антошкой-то Сухарем? Мой отец с его матерью брат с сестрой. Мы вместе с ним у нашего дядьки в Баеве лето проводили. Туда и топаем.
«Ну топай, но не спотыкайся, доведи Антона до места»,— про себя улыбнулся подполковник. А Буче сказал:
— Документы у вас в порядке, но малость обождите в той комнате, у меня тут неотложное... Передайте, пожалуйста, мое извинение родичу за невольную задержку, он все-таки настрадался — плен, лагерь. Я скоро.
Сухарь встретил Бучу с таким видом, будто уже не чаял увидеть его живым. Тот крепко и довольно сдавил ему локоть, шепнул, чтобы не слышал длинноносый парень по соседству:
— Наплел я ему все в лад. А главное, по-моему, твоим документам поверил. Они все-таки и не поддельные, и свежие, и необычные.
Сухарь сбил его благодушный настрой, сказав:
— Отчего это он нас еще малость придержать решил? Вдруг позвонит в Баево или в райком Беловусько, а ему сразу о «ястребке»...
— Не пугай! — одернул враз покрасневший Буча и поправил пистолет под пиджаком. Продолжать разговор охота пропала.
Лейтенант Кромский с вчерашним практикантом, а ныне оперативным уполномоченным Сычем и тремя «ястребками» поднялся к заречному хуторку в яблоневом окружении. Здесь жил сторож МТС Валуй с женой и тремя детьми. Имел домину на восемь окон с трех сторон, беленую подсобную хатенку и два сарая.
Во дворе ни детворы, ни хозяина не видать. Откуда-то из-за сарая доносился стук топора, да в сторонке мычала корова. Появилась во дворе хозяйка, бросила курам зерна и убежала в сени.
— Пошли! — подал команду Кромский, и чекисты направились к дому.
Снова соскользнула с крыльца молодая хозяйка, держа чуть прикрытое фартуком эмалированное блюдо. Она быстро ушла в тень вдоль сарая и вдруг, ойкнув, остановилась, испуганно глядя на свернувших с тропы военных во главе с лейтенантом. Засуетилась, прикрывая фартуком блюдо, но материя сползла из-под руки, выказывая аппетитные вареники в сметане.
— Здравия желаю! — козырнул лейтенант.— Хозяин дома?
— Туточки он,— как-то напряженно ответила женщина и пошла за сарай, добавив: — Ступайте в хату, сейчас позову.
Вскоре возвратилась вместе с коренастым, смуглым, угрюмого вида хозяином.
— Мы из управления госбезопасности,— представился Кромский.— Посторонние на хуторе есть?
Хозяин отрицательно помотал головой.
— Разрешите осмотреть дом.— Кромский подал знак Сычу, чтобы следовал за ним, и начал осмотр комнат.
Все здесь было на первый взгляд неприхотливым, зато основательным: большая деревянная кровать, топчаны, лавки, допотопная массивная этажерка и кованый, огромных размеров сундук. О том, что хозяйство здесь крепкое, свидетельствовало обилие кадок, плошек, ларцов, инструмента и всяких необходимых вещей вплоть до прялки с узорчатым колесом, по которому Кромский осторожно провел рукой:
— У нас в доме точно такая же стоит,— и вдруг обратился к хозяйке: — А теперь скажите, кто у вас в сарае?