— Василий Васильевич,— представился.
— Варя,— ответила гостья, потупившись. Но взяла себя в руки, естественно оправдалась: — Гладить собралась, а уголь закончился. Вы не богаты, тетя Стеша? Сейчас пойду принесу,— взяла та у Вари кастрюльку и поспешно удалилась.
— Вы рядом живете? — спросил Киричук. И продолжил: — Степанида Ивановна говорила мне.
— Что говорила? — смутилась Варя.
— Что вы очень вкусный хлеб печете,— ответил Василий Васильевич, выдав улыбающимися губами, что утаил правду.
— Из нынешней муки не спечешь,— ответила женщина, уверенно определив, что постоялец тетки Степаниды человек, безусловно, обходительный.
— Ничего, будет у нас всякая мука: и крупчатка, и ржаная, и блинная.
— Хоть бы пшеничной обыкновенной, чтоб пироги па пироги были похожи.
— Будут пироги, Варя. Жалко, мне скоро на работу, я ждал вас в воскресенье.
— Как — ждали?
— Ну, собирался ждать. Вы хотели меня видеть? — уверенно спросил Василий Васильевич.
— С чего вы взяли?
— Как с чего? — Киричук невольно пожал плечами.
Варе стало неловко. Пересилив себя, она поправилась:
— Вы правы, Василий... я собиралась заглянуть сюда в воскресенье. Степанида Ивановна мне говорила о вас. Любопытно стало. Все-таки вы человек необыкновенный.
— Чем же? — склонил набок голову Киричук, внимательно следя за выражением лица собеседницы.
— Люди из безпеки, из энкэвэдэ, по-моему, необыкновенные, вы в какой-то кромешной тайне, страшной к тому же.
— Ия страшный?
— Да нет, скорее наоборот, не зря вы нравитесь женщинам,— смущенно отвела она взгляд.
— Каким женщинам? Еще новость.
— Ой, вы хитрый, оказывается. Да мы о вас все знаем: как в Луцке появились, кому полюбились.
— Ничего не понимаю,— искренне удивился Киричук.
— Все вы понимаете,— изобличающим тоном, рассерженно заговорила Варя. Спросила: — Вы женатый, конечно?
— Да, у меня два сына. Какое отношение это имеет к нашему разговору?
— К нашему никакого. Мне тоже интересно было познакомиться с вами, поговорить.
— Почему «тоже»?
— Ой, артист, и не моргнете, будь я вашей женой, ей-ей, поверила бы, что вы безгрешны.— Варя поднялась, намереваясь уходить.— Думала, откомплиментите мне, как и Марии, если вы ко всем одинаково любезны. Оказывается, нет, там другого сорта ягода,— направилась женщина в сени и столкнулась с хозяйкой.
— Вот тебе уголек. Ты, никак, уходить нацелилась? Посиди,— направила ее обратно к столу Степанида Ивановна.
— Некогда рассиживаться, скоро мой с работы придет,— выхватила женщина кастрюлю с углем, вопросительно взглянула на Василия Васильевича и явно для Степаниды Ивановны с независимым видом сказала: — Не я интересовалась вами, Василий Васильевич, а наша общая знакомая молочница, которой вы прохода не давали на базаре.
— Так-так,— вырвалось неопределенно у Киричука.— Это уже что-то.
— Вспомнили? Или у вас уже было столько встреч, что путаетесь?
— Нет, Варя, память у меня хорошая,— прояснилось лицо Киричука.— Но вы все же напомните.
— Вот те раз, как будто я с вами, а не она была в ресторане.— Варя увидела, как с неподдельной искренностью изумился этим словам подполковник, и поняла вдруг, что молочница набрехала ей все, а этот милый порядочный человек и знать-то ничего не знает. И она, застыдившись, бросилась в сени, на ходу крикнув: — Простите! Наврала все Машка. Наплела, заблуда!
Всего шаг успел сделать Киричук за выскочившей на крыльцо возбужденной женщиной, сам не зная, что предпринять: то ли догнать и расспросить ее, то ли прежде обдумать услышанное. Он ждал разговора с соседкой Варей, желая выяснить, что за гадкая сплетня появилась о нем, кого так заинтересовала его личность. Сказанные в открытую слова: «Мы о вас все знаем» поначалу не были восприняты им всерьез. Мало ли что сболтнет взбалмошная женщина. Однако неприятная выдумка о базаре и ресторане, «достоверно» прикрашенная неведомой молочницей Марией, заставила Василия Васильевича насторожиться: кто-то нечистоплотный подбирается к нему, ища контакта.
— Налепила чертей, не поймешь кто, куда, с кем? — хихикнула в кулачок, возвратившись на веранду, Степанида Ивановна.— А чего вспыхнула? Видать, с этой Марьей-то наперегонки возле вас крутятся. Свяжись с такими непутевыми. И не надо вам, Василий Васильевич.
— Чего не надо, Степанида Ивановна?
— Пускать их сюда не надо,— увернулась на лету хозяйка.
— Пусть ходят. По крайней мере, будешь знать то, чего с тобой не было.
— С ними узнаешь. А эту Машку я приструню.
Прибежав домой, Варя швырнула в сенях кастрюлю с углем и бросилась в постель, горько рыдая. Она и сама толком не понимала, что с ней творится. Не давало покоя непонятное чувство жалости к самой себе. Не конкретно за что-нибудь, а вообще — за безрадостную судьбу свою. Она будто только теперь поняла причину тщательных сборов на свидание — ох уж эта женская слабость нравиться! — и была обижена самообманом. Стало душно. Пытаясь снять сарафан, Варя стыдливо обнаружила на себе туго затянутый ремень и расхохоталась со всхлипыванием, утирая ладонями слезы.