— Вы, кто же еще, не помнящий родства, сами себя и перепродали. Неужели этого не понимаете?
— Не надо меня агитировать.
— Зачем? Подумайте, стоило вам пригрозить майору Тарасову, как мы сочли необходимым успокоить вас. Вчера вы отправились в Смолигов, не зная, что Жога давно сбежал отсюда и в другом месте приказал долго жить. Не предупредил он никого, что сюда нельзя.
— Хватит! — зажал уши руками Шмель.— Ведите!
— А вы говорите,— удовлетворился реакцией бандита Киричук и кивнул «ястребкам»: — Конвоируйте в дом!
Из слухового окна с горища донесся голос Рожкова:
— Товарищ подполковник! Готово, ждем!
Киричук живо поднялся на горище, пролез в лаз промеж двойной стены за чуланом, спустился в схрон. Распрямившись во весь рост, он поразился высокой аккуратной прихожкой и просторной комнатой с широкой кроватью. Горела керосиновая лампа, и все хорошо было видно. Вдоль стены — сплошняком длинный стол, на котором две пишущие машинки, пресс, стопки бумаги, копирка, краска в тюбиках, карандаши и даже с десяток книг в нише.
«Вот ты где стряпал свои пропагандистские поделки, референт Жога! И были у тебя помощники, скорее всего женщины»,— подумал Киричук, взяв со стола разноцветные мотки ниток. Вспомнил трехцветную крученую нитку на корешках брошюр, прошитых с краю зубчатой строчкой, догадался, чья это работа.
— Заканчивайте, товарищи,— распорядился подполковник.— Пишущие машинки, книги, бумаги — все нас интересующее и ценное наверх, в машину. Не затягивайте, полчаса вам сроку.
Василий Васильевич вспомнил Чурина с Угаром, как-то они провели остаток ночи, не спят ли до сих пор, на вокзал им еще через два с лишним часа, успеть бы созвониться, сообщить Анатолию Яковлевичу о сдаче Шмеля, может быть, пригодится ему весть.
Во дворе он увидел выкопанные на огороде ящики с патронами, пистолетами. А несколько винтовок, как вязанку дров, прижал к груди долговязый Филимон.
— Ходил рядом и не чуял, товарищ подполковник,— смущенно сказал руководитель «ястребков».
Киричук распорядился погрузить в машину захваченное оружие и отправился искать «через две хаты, в третьей» крестную Маньки, к которой пошла хозяйка дома, отрекшись от своего постояльца: не хозяин, не родич — чужак!
Но разыскивать их не пришлось. Маня, как ребенок, сидела посреди двора в окружении кур, сгребала горстью пыль и сыпала ее, приговаривая: «Цыпа-цыпа-цыпа».
Куры, кудахча, не поддавались на обман.
Едва Киричук вошел во двор, как на крыльце появилась старушка с женщиной средних лет, наверное, крестной Мани, которая тут же увела больную в дом, не проронив ни слова.
— Нашли чего на задах? — спросила старушка, видимо, не уверенная в целости тайника в огороде.
— Нашли, спасибо. Как звать вас? Давеча не до того было. Меня — Василий Васильевич.
— Боялась, вдруг ночью вырыли, окажусь болтуньей. А звать меня, как все обзывают: баба Яга.
— Ну зачем же мне, как все,— мягко улыбнулся Киричук.— Какая же вы баба Яга?
— Так не от ведьмы мое имя, а от Ядвиги, коротко. С детства меня мать звала Яга, Ягонька, к старости само вышло — баба Яга. Но привыкла, да откликаюсь. Какая уж теперь Ядвига.
— Ну хорошо, было бы здоровье. По вас видно, жизнь энергично прожили, бойко.
— Да уж шустринки хватало, не то что теперь — на месте топчусь. Ты о нем, о Ефиме, хочешь спросить?
— Но нем. Кто он вам? — удовлетворился Киричук таким переходом к делу.
— Считай, никто. Привезли его в конце войны раненого под другой фамилией, ну, у фашистов служил.
— Продолжайте, я понял.
— Которые привезли Ефима, сказали мне: не вылечишь — девку заберем и тебя прибьем. Сыном попрекнули, в сельсовете работал. Я и вылечила этого, себе на горе. Он Маньку в лес уволок, сгубил дите, домой видите какой приползла. Врал, будто она стрельбы испугалась и свихнулась. Бандиты напали, брехал, Маньку защищал, над головой у нее стрелял, еле отбился. Теперь вишу, от каких бандитов он тикал. Прятался сначала, солдат боялся. А потом дружки по ночам в прошлом году схрон построили.
— Что же вы не сообщили нам? Мы бы защитили,— поинтересовался Киричук и глянул на часы: было ровно восемь утра.
— Пока бы вы защитили,— ладошкой отмахнулась тетка Ядвига.
— Кто жил в схроне?
— Всю зиму господарь Остап с двумя девками, с одной Ефимка таскался. Ездили всякие. Потом реже и реже. А с весны опять пошли. Придут в дверь, а обратно не выйдут. Думала, прибьют там, а куда девают — не известно.
— И куда же они девались?
— Кто же их знает. Мне самой далеко отходить не велено было. Сколько раз дня по три во двор не пускали, кто-то видный, чуяла, приходил.