— Это верно,— вырвалось у Проскуры.
— Что верно, Павел Гаврилович? — подхватил Киричук.— Вы не опытом ли хотите поделиться, как с творческой инициативой следует выполнять приказ?
— Промашка вышла, Василий Васильевич,— поспешил признать ошибку Проскура.
— Я уж опасаюсь давать вам поручение посложнее. Вдруг опять уставитесь на калитку, а про зады дворов забудете, там хоть возом вези. Медлительность — плохо, конечно, но еще хуже безответственное спокойствие,— нахмурилось лицо Проскуры.— Стыдно признаться, уснул в засаде молодой сотрудник Даниил Сыч.
Пока утих хохот, Сыч несколько раз утер лицо платком. И своим оправданием: «Пригрелся под утро, нечаянно уснул» — вызвал новый грохот смеха.
— Так как же ты пригрелся? — развеселился и сам еще малоопытный, но удачливый младший лейтенант Близнюк.
Киричук поднял руку:
— Потише, товарищи! Не для развлечения собрались. Человек он молодой, в наших рядах считанные дни, еще не освоился с режимом. Давайте продолжим.
Поднялся Рожков.
— Очень нужный и важный разговор возник у нас, товарищи. Ценность его я вижу в том, что теперь наверняка любой из нас посмотрит на себя со стороны.
— Вы поконкретней, Сергей Иванович,— подсказал Киричук.
— Конкретность и подняла меня сейчас,— охотно продолжал Рожков.— Как вам известно, меня прозвали главнокомандующим «ястребков». Ну и, наверное, возомнил я себя им, больше стал командовать, чем создавать боевые группы и воспитывать их. Вот в общих чертах мое просветление.
— Резонно, Сергей Иванович,— поддержал Киричук, решив закругляться: — Я охотно присоединяю ваши слова к высказанному мною соображению насчет последовательной, нарастающей устремленности в работе и надеюсь; сегодняшний наш разговор принесет пользу.
10
Провинциальный Городок оказался просторным, уютным и даже несколько оживленным в этот субботний июльский день. Возле кинотеатра на Советской улице было особенно людно. И всюду, куда ни глянь, девчата и девчата, будто парней в кино не допускали вовсе.
Лука Скоба извертелся весь, пока миновали кинотеатр, в котором шел фильм «Глинка», отпуская такие непотребные шуточки в адрес девчат, благо произносил их с невнятным заиканием, что Чурин все же одернул его и увел на противоположную сторону, где было не так людно.
— Эх, пригласить бы в ресторацию баб и провести с ними вечерок,— вслух помечтал Скоба, выясняя отношение чекиста к своему предложению. Не услышав возражения, добавил посмелее: — Хоть вот эту встречную парочку приглашу. Гульнем!
— Еще как гульнем,— поддакнул Чурин, увлекая Угара к крыльцу с открытой парадной дверью.— Постригись только сперва.
Лука охотно сел в кресло к молоденькой парикмахерше, разглаживая лицо кончиками пальцев. А когда дивчина принялась за работу, затараторил без умолку. Полюбовавшись на себя в зеркало, подстриженный клиент вдруг с приседанием начал благодарить, сунул сотню в руку парикмахерше и разом выпалил столько грубоватых комплиментов, что Чурин едва увел из зала умильно улыбающегося ухажера.
Парикмахерша нагнала их и подала Чурину сотенную бумажку.
— Оплатите, товарищ, в кассу. Вы вместе, вижу.
Анатолий Яковлевич не знал, что делать: то ли платить в кассу за стрижку, то ли объясняться со Скобой.
— Почему стригла молодуха, а деньги берет старуха? — заикаясь, наседал возбужденный Лука.— Кто заработал, тот пусть и получит. Верно говорят люди: у вас хоть работай, хоть не работай, все равно получишь, на то и колхоз. Сидит сложа руки и деньги гребет.
Чурин снова попытался объяснить незнакомую Скобе систему обслуживания. Тот силился понять, недоумевая и еще больше путаясь:
— Да сколько же в парикмахерской денег, что надо кассира держать? Это же не банк. Дивчина стригла, разве ей трудно деньги получить. А держать кассира — одна растрата.
— Нет, Лука, кассир — это контроль и учет.
Они проходили мимо городского парка, в котором заливалась гармошка и пели голосистые девчата, Песня лилась широкая, душевная, с высоким подголоском, срывающимся на озорные нотки.
— Что там распелись, не свадьба ли? — остановился Скоба.
— Почему же обязательно свадьба? Захотели и поют. Украинскую песню, между прочим. Слышишь?
— Постой, замолчи! — рукой потряс Лука Скоба, с умилением на лице слушая ласкающие слух слова:
Повий, витре, тишком-нишком
Над румяним билим личком...
Потом схватил Чурина за руку и увлек его в парк, нетерпеливо говоря:
— Идем, погляжу. Я им сам подпою.— И запел с чувством, даже с болью в голосе: