А якщо мене забула
I другого пригорнула...
Так они приблизились к подмосткам эстрады, на которой девичий хор как будто подхватил пение Скобы:
То розвийся по долини...
И тут во всю душевную голосистость свою Лука вывел:
Не вертайся з Украни...
Закончил он слова песни в одиночестве, услышав с эстрады возмущенный бас руководителя хора:
— Прекратите хулиганить, не мешайте репетировать!
Лука повернулся к Чурину, спросил недоуменно:
— Чего он шумит? Кто хулиганит? Я ему сейчас спою в ухо,— и намерился впрыгнуть на подмостки. Но Чурин сдержал, объясняя:
— Репетиция идет, не понимаешь, что ли, помешали мы. Пошли-ка отсюда.
Лука повернулся к хору молодых, задорно смотревших на него девчат в расписных украинских костюмах, хотел что-то сказать и запнулся, стоя с раскрытым ртом. Потом вдруг заговорил нежнейшим голосом — раздобрел:
— Друже певчий организатор! Не удержался я, больно хорошо поете, мешать больше не буду,— подхватил он Чурина под руку и повел его обратно, с чувством пропев:
Ой, не шуми, луже,
Зелений байраче...
С эстрады басовитый голос позвал:
— Товарищ! Минуточку! Прошу, погодите.
Скоба обернулся и пропел девчатам:
Не плач, не журися,
Молодий козаче.
Руководитель хора догнал Луку, ухватил его за руку, живо заговорил:
— Вы уж извините, что я вас обругал. Мы так трудно репетируем: то не все соберутся, то музыкального сопровождения нет.
— А наше какое дело? — прервал его Скоба.
— Я объясню. У вас такой прекрасный голос, вам бы петь. Поступайте к нам в хор.
— На работу зовете?
— Да, любая самодеятельность — это работа.
— Сколько грошей платить будете?
— Как — сколько? Это дело для души, добровольное. У нас хористам не платят.
— Ах, не платят. В честь чего же я стану время терять и глотку драть? Не пойдет! Время — деньги.
— Вы шутите? — все еще на что-то надеялся руководитель хора, смотря вслед удаляющемуся «баритону».
— Будь здоров, хоровой начальник! — обернулся Лука и с издевкой в голосе добавил: — Кассира заведешь — споемся.
Последняя фраза Скобы окончательно убедила Чурина в том, что его подопечный человек понятливый, и работа с ним не проходит даром.
— Живо, однако, ты, Лука, усвоил роль кассира.
— Кассир — это деньги, а деньги штука ощутимо понятная. Потому, учил меня Майкл, надо сперва интересоваться, за сколько тебя нанимают, а потом уж спрашивать, что тебе делать.
— Ну а пение зачем в тот же ряд поставил: сколько будут платить,— не спросил, а упрекнул Чурин.— В хоре люди поют для души.
— Почему? — не понял разницы Скоба.— Я в церковном хоре пел за гроши. У нас говорили: спиваем не только для Иисуса, но и для куса.
— А в бога-то ты веруешь?
— Не так, чтобы очень... Но верую. Ежедневно крещусь и молюсь: «Господи, спаси и сохрани, помоги в удаче». А удачи у нас все денежные. Вот и выходит, что у бога гроши вымаливаем. Карбованцы же всем на что? На спокой души. Тогда она и петь будет.
— Крохоборная твоя логика, и нутро твое такое же,— заключил Анатолий Яковлевич.
— Наше завсегда с нами, бережливого и бог бережет.
— Конечно, где тебе понять простую истину: люди деньги за работу получают, а в свободное время репетируют, чтобы вечером бесплатно спеть таким же труженикам, как сами, развеселить их и вместе получить удовольствие.
— Сколько же они па это времени теряют?
— Теряют, говоришь? Нет, Лука Скоба, не теряют, а радость людям несут. И получают ответное удовлетворение. Даже тебя встряхнуло вон как, сам видел. А вы, бандиты, участников самодеятельности пытаетесь разогнать, письма угрожающие подкладываете, преследуете людей за их добро, даже убиваете непослушных. За что, спрашиваю?! — с нажимом заключил Чурин.
От этих слов Скоба вроде как встрепенулся, сверкнул золотыми зубами.
— Веселятся, значит, нас не боятся. Выходит, хорошо им при Советах. За это и наказываем.
— Вон как. Что же сейчас ты от песни ни зубами не заскрипел, ни руками не замахал, а как живчик завертелся, сам заголосил от всей души.
— Так песню-то мою, на моем родном языке поют.— Лука с чувством приложил руку к груди и добавил тихо: — Я уж и забыл, когда слышал песню в полный бабий голос.
Чурин довольно усмехнулся.
— Ты же утверждал, будто на украинском языке у нас, ни говорить, ни читать не дают,— напомнил он.
— Это в лесу говорят. Так надо.
— Мне ты не в лесу говорил.
— Сам думал так. И все равно без денег драть глотку не стал бы.
— Не понять тебе, Лука, бескорыстие людей. Для этого | надо в коллективе пожить. Не у Майкла и не с бандой, а в нашем советском коллективе, где один за всех и все за одного, а не всяк сам по себе. Тогда нутром почуешь, что не все на деньги мерится.