— Где находится ее муж? — угадал Киричук.
— Не в доме же она его заперла,— отбросил такую возможность Весник и заключил: — Сбежал, вернее всего, вечером. Значит, не рыльце у пего в пушку, а сам он весь в дегте и в перьях вместе с братом.
— Почему же тогда она сама не ушла? — выразил сомнение Киричук у порога управления и сам ответил на него уже в кабинете своего заместителя: — Если эта особа в трех лицах нам представилась, значит, знает, что делает.
Когда же Весник показал подполковнику фотографию Артистки, тот, глянув, воскликнул: «Ба! Я же ее где-то видел...» — и потянулся рукой к телефону.
На другом конце провода находилась следователь горотдела милиции Кравец.
— Доброе утро! Киричук говорит,— представился подполковник, рассматривая фотографию.— Сорочинскую уже пригласили?
— Нет, жду вас,— ответила Кравец.
— Допрашивайте пока без меня, Неплохо бы вручить ей повестку на вызов мужа. Он кап будто отсутствует со вчерашнего дня.
— Хорошо, так и сделаю.
— Вы не арестуете ее сегодня?
— Пока нет таких намерений. Но смотря что покажет допрос.
— Если будет возможность, пусть погуляет денька два. Буду ждать вашего звонка,— положил Киричук телефонную трубку и напустился на Весника: — Не годится так, Иван Николаевич! Никуда не годится: подошла Артистка к табачному киоску, спичек взяла коробок, забежала в столовую, нырнула на кухню. Разве нам это надо? Она вам набегает за день.
— Вы правы,— согласился майор.
— Разберитесь, Иван Николаевич, с документами, уясните, кто есть кто, и поставьте четкую задачу подчиненным.
Газета «Радянська Волинь» опубликовала обращение Степана Панка к рядовым членам ОУН.
Василий Васильевич пригласил к себе в кабинет Чурина и Проскуру, предложил Анатолию Яковлевичу прочитать заметку.
«Я, бывший оуновец Скворец, в последнее время охранник районного проводника Угара,— говорилось в материале,— обращаюсь к рядовым членам ОУН. На протяжении трех лет я находился среди вас на Волыни. За время пребывания в банде вместе с другими оуновцами принес людям много бед.
Наша главная забота — сбор денег у населения и заготовка продуктов. В то время, когда гибнут многие рядовые члены ОУН, бандеровские главари всех рангов преспокойно проживают в хорошо законспирированных постоях и только письменно посылают свои распоряжения с помощью курьеров по низовым звеньям ОУН, ожидая хороших продуктов и денег.
Рядовой бандеровец живет в тяжелых условиях. Одежду и питание он должен добывать с риском для жизни, в то время как главари имеют в распоряжении большую сумму денег, на которые приобретают для себя все необходимое. И даже больше, чем нужно: фотоаппараты, радиоприемники, музыкальные инструменты.
Ради своих корыстных интересов очень сурово обращаются с подчиненными, а в случае опасности ценою их жизни спасают свою шкуру. На моих глазах проводник Угар, будучи настигнут чекистами, ища спасения, убил своего связного и выстрелил мне в голову. Советские врачи спасли меня, чудом оставшегося живым.
Оуновцы! Рвите связь с бандитами, в этом ваше спасение. Это я вам говорю, бывший верный слуга Угара. Верьте мне: все вышедшие с повинной живут свободно».
— Ну и как? — нарушил возникшую паузу Киричук.
— Несколько обобщенно, побольше бы конкретности, остроты, но для Скворца и это хорошо,— рассудительно высказался Чурин.
Проскура добавил:
— Проще и поучительней было бы рассказать о том, ради чего пытался убить его Угар.
— Высказано просто, но откровенно и рассчитано не на вас, а на таких же, как сам Скворец, у которых своих примеров в достатке. Пусть думают,— подвел итог Киричук и посоветовал Проскуре: — Возьмите газету с собой, Павел Гаврилович, дайте прочитать Угару. У вас ведь сегодня встреча с ним.
— Да, с темнотой в доме Кули.
— Когда прочитает откровение «покойного» для него Скворца и начнет расспрашивать о своем бывшем охраннике, вы его успокойте, что Шмель, Скворец, Хрисанф, Ложка, Шпигарь перекочевали к нам.
Чурин проводил Проскуру в машине до села Смолигова, и тот отправился дальше пешком на хутор Три Вербы к хорошо знакомой хате Ганны Кули.
Подойдя к высокому крыльцу, Павел Гаврилович трижды постучал в среднюю перекладину окна и стал ждать у двери. Появился свет: кто-то вышел на кухню с лампой.
— Кто там? — донесся бестревожный голос Кули.
— Свои, открой. Прок явился.
Звякнула щеколда, открылась дверь.
В горнице за столом сидела девчушка лет восьми с тоненькой шейкой и болезненно впалыми глазами, смотревшими вопросительно-настороженно.